— А меня — «уха — ух ты», — не выдержал Пётр.
Смех лёг на двор, как лёгкое покрывало. Фёдор с мальчиком остались — не просились, просто перестали быть «пришедшими» и стали «в доме».
---После обеда Мира пошла с Левом к мосту — слушать доски. Когда перила стали на место, мостик перестал быть «набором» — стал переходом. Вода под ним говорила быстрее, но не нервно. Лев, стоя на первой доске, вдруг вскинул голову:
— Слышишь?
— Что?
— Пчёлы.
И действительно, над лугом - тихий, насыщенный гул. У видневшихся кромкой леса кустов жёлтого зверобоя кружились пчёлы — не тысячи, но десятки. Лев улыбнулся:
— Пчёлы приходят туда, где не шумят зря. Значит, мы всё делаем правильно.
— Я запишу, — сказала Мира. — «Пчёлы — проверка тишины».
— И добавь: «улыбка — после хлеба», — подмигнул Лев.
Она посмотрела на него — уже не избегая, не пряча. И впервые позволила себе улыбнуться до хлеба. Просто потому что смогла. Колокол в голове ничего против не имел.
---Вечером поднялся ветер — тот самый, что проверяет узлы. Ленты не хлопали — дышали. Дом стоял. Мостик не визжал — жил. Печь тихо стонала — это был добрый звук вечернего кирпича. Дети заснули быстро, как падают яблоки с ветки. Лада и Настя шептались у станка — строили узор для первых полотенец, «чтобы гости видели: здесь не грязь, а работа». Савелий с Пётром присели у валка и сравнивали молчания — редкое мастерство.
Мира открыла «журнал дома» и писала долго — не потому, что много событий, потому что не хотелось отпускать день. Туда легло почти всё: хлеб, мостик, коза, Настя, Савелий, Фёдор, мальчик, пчёлы, ветер, ленты, смех, колокол. В конце она остановилась, задумалась, и вывела ещё одну строку — короткую, как вдох:
«Я — хозяйка. Но мы — дом».
Она поставила точку — не как конец, как гвоздик, который держит полку. Погасила лампу, прислушалась к ночи, повернулась на бок. Сон пришёл сразу — без переговоров.
И если бы кто-то в этот момент проходил по дороге, он бы увидел: над домом Лемар стоит ровный, как нитка, тёплый свет. Свет не «богатый» и не «казённый». Свет домов, где умеют звонить колокол руками, где коза по доброй воле сходит с постамента, где хлеб пахнет «мы», и где улыбаться можно до хлеба — если очень хочется.
Глава 9.
Глава 9
Речка блестела под утренним солнцем, словно серебряная лента, ускользавшая среди зарослей и камней. Вода была холодной, быстрые струи скатывались по камням, шуршали в прибрежных корягах. На берегу стояли корзины, в которых подростки складывали пойманную рыбу. Смеялись, подшучивали друг над другом, а рядом фермерша раскладывала на траве свежесобранные травы — сушить для зимы.
Мира стояла чуть в стороне, наблюдая за всем этим и вдыхая влажный аромат реки, перемешанный с запахом костра, на котором дымилась уха. Она чувствовала: жизнь постепенно входила в ритм. Не лёгкий, но настоящий, рабочий.
— Мира! — позвал Степан, лекарь, появляясь из леса. Он нёс в руках несколько свежих веток, на которых ещё блестели капли росы. — Для костра. Тут дерево сухое, хорошо горит.
Она хотела поблагодарить, но слова застряли. Степан выглядел… слишком по-домашнему. Рубаха была сброшена и висела на плече, а на солнце играли капли воды, скатывающиеся по его груди. Мускулы под кожей перекатывались при каждом движении. Волосы, тёмные и мокрые, прилипли к вискам.
Мира почувствовала, как лицо заливает жар. Она торопливо отвела взгляд к реке, но сердце всё равно ухало громко, выдавая её смятение.
— Ты как будто реку сам на себе принёс, — нашлась она, выдав шутку.
Степан усмехнулся, поставил дрова и подошёл ближе.
— Да, конечно, — пробормотала Мира, понимая, что лучше бы он ничего не советовал.
И тут вмешался кузнец, бросив топор в траву и вытирая пот со лба:
— Если все будут купаться, кто крышу чинить будет? Я один?— А тебе полезно, — подхватил подросток, — хоть смоешь сажу и грязь.
Смех пронёсся по поляне. Даже Мира улыбнулась, а напряжение спало.
---
К вечеру работа кипела: подростки расширяли огород, фермерша с дочерью разбирали старые вещи в доме, кузнец с помощником укрепляли балки. Мира ходила между ними, проверяла, подсказывала, а сама чувствовала странное — её советы принимали, к ней прислушивались. Она уже не была просто девчонкой из монастыря. Она становилась хозяйкой.
— Надо скотину покупать, — сказала фермерша, поднимая голову от корзины. — Без коровы, без свиней — как жить?
— Будет, — уверенно ответила Мира. — На ярмарке возьмём. И соли, и муки, и семена. Но сперва — план. Кто едет со мной в город?
— Я! — хором выкрикнули подростки.
— Нет, вы пока помогайте здесь, — решительно сказала она. — Ехать должны те, кто сможет и купить, и договориться.
Степан кивнул.
— Я поеду. Там лекарские лавки, возможно, достану что-то полезное.Кузнец усмехнулся.
— А я нужен для тяжёлых сумок.Фермерша добавила:
— Я дам список — всё, что нужно для посева.Мира достала свою тетрадь, развернула и стала писать. Уголь быстро бегал по бумаге: соль, зерно, поросята, коза, верёвка, ткань для зимней одежды. Рядом добавляла пометки — кто за что отвечает, кто сколько денег отдаёт.
Степан наклонился к списку, его плечо случайно коснулось её. Мира вздрогнула. Он сказал тихо:
— Хорошо пишешь. Ровный почерк.— Меня в монастыре учили, — выдохнула она, не решаясь отодвинуться. — Там иные тетради хранились, и древние книги… Я конспектировала.
— Тогда и здесь справишься, — сказал он с мягкой улыбкой.
И это было страшнее любой бури — вот так услышать поддержку.
---
Ночью, когда все уже спали, Мира вышла к реке. Луна серебрила воду, воздух был прохладным. Она вспомнила, как днём смотрела на Степана, и сердце снова отозвалось жаром.
— Глупости, — прошептала она себе. — Работать надо, а не мечтать.
Но где-то глубоко внутри зародилось новое чувство. Теплое, тревожное, но притягательное.
Она коснулась кулона на шее, словно ища в нём поддержки родителей.
— Я справлюсь. Но, похоже, не только с землёй, — добавила она уже с улыбкой.