Он попробовал. И вдруг понял, что это — то же самое, чему он учил её вчера: чувствовать линию, а не только точку. Смеясь, поднял взгляд — и поймал её. Такой она была, наверное, редко: без брони. Её ресницы прятали в тени взгляд, губы были чуть приоткрыты — от ветра.
— Знаешь, — сказал он осторожно, — в другой жизни я бы написал о тебе статью. «Воин как явление эстетическое».
— Ага. И подпись: «Источник — личные наблюдения, часть — подглядывания». — Она фыркнула и, не отводя взгляда, шагнула ближе. — Напиши лучше главу. В нашу общую книгу.
Поцелуй получился совсем другим, чем вчерашние «на бегу»: длинным, солёным, медленным. Он не был вторжением — был переносом центра тяжести, как в идеальном броске: она отдала вес — он принял, и наоборот. Тело училось новому — быть вместе. Руки нашли привычные точки: у него — её талию, у неё — его затылок. Браслет на запястье тёпло отзывался на пульс.
— Ещё, — прошептала она, когда оторвалась. — Здесь, на солнце, без стеллажей и отчётов.
— Ещё, — согласился он.
Ветер запутался в её волосах, тень от них легла ему на щёку, как крыло. Их смех — редкая для архива музыка — перекатился по пустому пляжу и, кажется, засел в тёплых камнях.
---Они вернулись, когда свет в «Александрии» стал чуть холоднее — система напоминала, что «культура» — культура, но регламент никто не отменял. Эхо в колонне «Античности» встретило их коротким, радостным щелчком. Будто кто-то в закутке библиотеки сказал: «Ну, наконец-то!»
— Новости? — спросила Элла.
— Наблюдение в «короне» тихо, — ответил Артём, причитывая лог. — Наш «гость» не пришёл. Возможно, поменял планы. Или испугался. Но мы теперь знаем вход. И поставили свой «маяк».
— И у нас есть «Эхо», — напомнила она.
— И море, — добавил он. — И… — он замялся и всё-таки сказал: — и ты.
Она кивнула, как принимают важный донесённый факт — кратко, без театра.
— И мы, — поправила она.
Они сделали вечерний обход — теперь уже не в напряжении, а как люди, которые знают: сегодня в их доме всё в порядке. И в каждой витрине, в каждом стекле, в каждой бронзовой букве отражались две тени — то соединяясь, то расходясь, но оставаясь рядом.
А глубоко в «Северной короне», у сервисного люка, где раньше угадывалась «щель», тонко светилась новая метка. Маленькая, но очень упрямая.
Подпись: «Эхо».
Глава 18.
Глава 18
Библиотека дышала странно. Обычно её залы напоминали монастырь: тишина, ровный свет, вечное чувство порядка. Но в тот вечер казалось, что стены нервничают. Лампы вспыхивали ярче, чем нужно, где-то трещали невидимые провода, и даже пол слегка дрожал под ногами, словно живой организм.
Артём, держа под мышкой стопку книг, в который раз бросал взгляд на панели. Строки на них мелькали хаотично, будто кто-то пытался одновременно открыть десятки порталов.
— Я, конечно, гуманитарий, — пробормотал он, — но даже я понимаю, что это ненормально.
— Ты гуманитарий? — Элла фыркнула, сидя прямо на столе и облокотившись на ладони. — Ты единственный человек, у которого от слова «каталогизация» загораются глаза, как у меня от винтовки.
Он прищурился, но уголки губ дрогнули. — Завидуешь?
— Ага, — она лениво вытянула ногу, задевая его колено. — Твоей способности видеть смысл в скуке.
И тут лампы разом погасли.
На секунду Библиотека погрузилась в кромешную тьму. Артём вздрогнул, уронил книги, и звук их падения эхом пронёсся по залу. Элла мгновенно вскочила, её тело напряглось, будто пружина.
— Что это было? — тихо спросил он.
— Сбой, — так же тихо ответила она, но голос её дрожал от напряжения. — И, судя по всему, серьёзный.
Секунду спустя вспыхнул аварийный свет. Красный, тревожный, он заливал зал так, будто стены обагрились кровью. И в этой алой тени Артём впервые заметил: Библиотека выглядела уязвимой. Не всесильной, не вечной — а смертной.
Они переглянулись. В её взгляде было то же, что и в его: страх, смешанный с азартом. Будто сама Библиотека бросила им вызов.
— Кажется, кто-то должен это починить, — попытался он шутить, но в голосе прозвучало слишком много серьёзности.
— Ага. И угадай, кто. — Элла шагнула ближе, её лицо оказалось рядом с его. — Ты и я, профессор. И, честно? Я ни капли не удивлена.
Она ухмыльнулась — дерзко, но глаза сверкали, выдавая тревогу. Артём поймал себя на мысли: даже в красном аварийном свете она выглядит слишком красиво. Сильная, собранная, и в то же время… пугающе притягательная.
— Только предупреждаю, — добавила она, — если опять уронишь что-то важное, я тебя не спасу.
— А если я уроню тебя? — вырвалось у него прежде, чем он успел прикусить язык.
Элла замерла, и на её лице отразилось удивление. А потом она рассмеялась. Громко, звонко, так, что эхо разнесло её смех по залам. И этот смех странным образом прогнал часть напряжения.
— Осторожней с такими репликами, профессор, — она придвинулась ещё ближе, почти касаясь его губами. — А то я начну думать, что ты наконец-то осмелел.
Он сглотнул. Ответить не успел: где-то в глубине зала раздался скрежет, будто открылась тяжёлая дверь, которую никто не трогал.
Оба разом повернулись.
— Кажется, у Библиотеки тоже чувство юмора, — тихо сказал Артём. — Только, боюсь, не такое доброе, как у тебя.
Они шагнули вперёд вместе — он с осторожным восторгом исследователя, она с готовностью бойца. И впервые ощутили: их связывает не только миссия. Но и нечто большее, что росло с каждой минутой рядом друг с другом.
Они шли по коридорам, залитым красным светом, и каждый их шаг звучал слишком громко. Библиотека будто наблюдала за ними. Где-то в витринах дрожали отблески, и казалось — это шевелятся тени старых хранителей.
— Никогда не любила такие декорации, — пробормотала Элла, проверяя пистолет. — Слишком похоже на начало ужастика. Только и жду, что из-за угла выскочит мумия.
— Или библиотекарь-призрак, — добавил Артём и тут же усмехнулся, понимая, как