— Кто… — начал Артём.
Силуэт растаял, будто его стерли мягким ластиком.
Элла передёрнула плечами, улыбнулась косо:
— Вот и призрак. Ты хотел истории — получай.— Я всегда хотел тебя рядом, — вырвалось у него раньше, чем он успел облечь мысль в более нейтральную форму.
Она моргнула, и на миг в её лице не осталось привычной брони. Только чистое «слышу». Потом кивнула — коротко, почти незаметно.
— Тогда пойдём к воде, профессор, — сказала она. — Пока море не передумало делиться секретами.
Свет в зале окончательно выровнялся, порталы уснули ледяным спокойствием ручной глади. Где-то далеко, под куполом, хрустнул старый лак на раме картины — и в этой трещине, как в новой ноте, было обещание: следующий шаг — к берегу, где пена складывается в спирали, а имя богини произносится шёпотом и смехом.
Они вышли из Сводной залы плечом к плечу. Их шаги звучали одинаково. Их дыхание шло в одном ритме. А внутри — будто кто-то наконец поставил в правильную прорезь тот самый «ключ», о котором он говорил.
Глава 20.
Глава 20
Море тянуло солью и розмарином. Пена прилетала тонкими кружевными языками, облизывала ступни и шептала о чём-то древнем и несуетном. На горизонте лежала Кипр — не курортный, а тот, что знает запах горелой смолы и гул храмовых процессий. Над бухтой стояли обломки мраморных колонн, и ветер проходил сквозь них так, будто перелистывал не камень — свитки.
— Если бы Афродита существовала, — пробормотал Артём, поправляя ремешок сумки, — она бы точно выбрала такую сценографию.
— А она и существует, — отозвалась Элла, щурясь на солнце. — Вон идёт, вся из пены и характера. — Она улыбнулась и подтолкнула его в плечо. — Пошли, профессор. Пока твоя богиня не передумала и не устроила шторм.
Он в этом свете выглядел иначе: в светлой льняной рубашке, закатанных до локтей рукавах, с ветром в волосах. Лицо обожгло солнце, скулы стали резче. На поясе — тонкий нож, на запястье — библиотечный браслет, мерцавший едва уловимым золотом. Элла — в песочного цвета тактических брюках, облегающем топе и лёгких сандалиях, длинные ножи — по бедру и на спине. На груди — тонкий кулон-пластина с выбитым гербом Библиотеки: хрустальная линия между временем и властью.
Дорога вела к пещере, чёрной в белом камне. По легендам, тут сохранялся отзвук рождения богини, а нам — нужен был другой отзвук: артефакт, который в хрониках называли «Раковина Афродиты». Не сувенир из лавки, а литийный резонатор — тонко настроенная вещь, питающая чувствительные узлы пространства. Тот самый недостающий элемент, из-за которого Сердце Библиотеки «капризничало», смещая коридоры и глотая залы.
— Ты готов? — спросила Элла, останавливаясь у входа. Пахнуло прохладой, и на секунду стало слышно, как где-то глубоко шумит вода.
— Я в какой-то момент начал быть готовым всегда, — ответил он и тут же споткнулся о прибрежный камень. — Почти всегда.
Она тихо рассмеялась. Смех прозвучал низко, как плеск, и сдвинул напряжение.
Внутри пещеры воздух был как стекло — прохладный, с хрупким эхом. Стены сине-серые, блестят соляными кристаллами. Капли падали с потолка с точностью метронома. Где-то далеко впереди мерцал свет — живой, не факельный.
— Держись ближе, — сказала Элла, слегка зацепив его пальцами за запястье. Он кивнул, но руку не убрал.
Ход сузился, и они вошли в зал, похожий на чашу. В центре стоял каменный столб, спирально охваченный барельефами: женщины с распущенными волосами, морские коньки, раковины. На вершине — объект. Не перламутр — молоко и золото; не камень — дыхание. Раковина лежала, как тёплая луна, и пульсировала едва заметно — в такт гулу моря. Под ней — пространство, идущее в темноту, как колодец.
— Красивая, — выдохнул Артём. Он всегда сначала видел красоту, а потом — риск. — Наверное, точно настроенная на…
— На тебя, если не будешь думать, — оборвала Элла, но без злости. — Дай мне тридцать секунд проверить ловушки.
Она обошла столб, присела, коснулась шва на камне, уткнулась взглядом в узор, щёлкнула фиксаторами на рукояти ножа и вдруг застыла. Лезвие лёгким поворотом поддело почти невидимую проволоку. Что-то тихо пискнуло, как комар.
— Стоп, — сказала она. — Здесь не только легенды. Кто-то уже приходил.
— Конкуренты? — Артём мгновенно подобрался, мозг обнаружил нужный режим. — Откуда бы они узнали…
— У Библиотеки много врагов. И друзей. Иногда одни и те же люди, — пробормотала Элла. — Проволока свежая.
Свет в чаше дрогнул. В воздухе возникла фигура — как из света и соли. Не призрак мертвецки-синий, а прозрачный отпечаток присутствия. Высокий человек в древнегреческом хитоне, волосы завязаны лентой, лицо спокойно.
— Страж, — прошептал Артём, не моргая. — Хранитель места.
Фигура повернула голову к ним и — что удивило — улыбнулась.
— Вы пришли не красть, — голос был как набегающая волна, мягкий, но с силой. — Вы несёте своё «почему».
— Потому что в нашем доме — сбой, — просто сказала Элла. — И если мы его не исправим, дом обрушится. На головы тем, кто в нём живёт.
Страж кивнул и посмотрел на раковину.
— Здесь не любят тех, кто берёт без платы, — произнёс он. — Афродита научила: всё стоящее требует честного признания. Возьмёте — если скажете правду. Себе.
Элла стиснула челюсть.
— Я всю жизнь живу без слов, — тихо улыбнулась она. — Без длинных. Сказал — сделал, не сказал — сделал быстрее. Но… — она перевела взгляд на Артёма и вдруг перестала путать иронии с бронёй. — Я хочу быть рядом с ним. Не из-за приказа. Не из-за миссии. Из-за того, как он смотрит на мир. Меня это бесит и спасает. В такой последовательности.
Артём медленно выдохнул. Пальцы сами нашли её ладонь.
— Я всегда боялся не соответствовать, — сказал он. — Слишком гением, слишком ребёнком, слишком книжным. Но рядом с тобой я хочу не соответствовать — быть настоящим. И ещё… — он поднял глаза и не отвёл. — Я тебя люблю. И ненавижу, когда ты делаешь вид, что это не важно.
Элла усмехнулась — коротко, с благодарностью, которую она пока ещё не умела носить открыто. Призрак кивнул