— Ох, внучек… Вроде умный парень вырос, а иногда дурень дурнем. Тебе никакой разницы, а ей? Вот ты жалуешься, что вся ваша любовь словно по колдобинам и ямам прыгала.
Эгер ничего такого не говорил, про колдобины, но кивнул: суть бабушка уловила верно. Пугающе верно.
— А все потому, что ты самое важное о ней не знал! Балбес, — последнее слово проворчала себе под нос, но Эгер прекрасно услышал. Отодвинул давно опустевшую чашку, сказал горько:
— Ба, ты меня совсем уж в тонкий слой не размазывай, а? Мне и так хватило.
— Что ж с тобой делать… Хватило ему! Еще хочешь взять ее за себя? Или всё, обиделся?
— Обиделся, — честно признался Эгер. — Но все равно хочу. И страшно за нее, с ученичеством с этим. Только… ты думаешь, она еще может согласиться?
Сам он очень в этом сомневался. В конце концов, решительней отказа, чем получил сегодня он, и представить трудно! Разве что, в самом деле, букетом по лицу огрести.
— Она побежала к тебе, чтобы поделиться радостью. И обиделась на тебя, потому что… что?
— Что? — не понял Эгер.
— Вспомни. Подумай. Ты же мне рассказывал, неужели сам не понял!
— Потому что я ее отговаривать начал.
— И?
Несколько мгновений стояла тишина: Эгер смотрел на бабушку, не понимая, чего она добивается, а та, похоже, все-таки ждала, что на него снизойдет озарение и осенит правильным ответом. Но Эгеру сейчас было настолько не до озарений…
— Она решила, что ты ревнуешь, — со вздохом сказала бабушка. Судя по этому, очень характерному, вздоху, означавшему у нее «неужели так трудно понять настолько простые истины», бабуля говорила сейчас о какой-то общей женской заморочке, естественной для них… но абсолютно непонятной мужчинам!
— Бабуль, ну чушь ведь! — возопил Эгер.
— Тебе чушь, а с ее стороны так и выглядело, — непререкаемо объяснила бабушка. — И твою девочку это очень сильно задело. Никто не любит ревнивцев. Иди спать, Эгер. Сегодня уже нет смысла затевать долгие разговоры. Если за ночь не передумаешь добиваться ее, попробуем разобраться, в чем беда и что делать.
Когда бабушка говорила таким тоном, спорить не имело смысла. И Эгер пошел спать.
Но как заснуть после таких откровений? Ревнивец? Он? Как такое вообще может прийти в голову! Да, конечно, ему не нравится, когда Лана уделяет внимание другим мужчинам, если, к примеру, это вечеринка и она пришла туда с ним – но такое никому не понравится. Но сегодня?! Он – приревновал – к Рейнольду?! И поэтому пытался отговаривать Лану от ученичества?! Что за дикая, невероятная чушь!
Он совсем не считал Лану глупой или ограниченной – нет, ум у нее был острым и, если можно так сказать, конкретным. Но, видимо, даже самые умные девушки иногда поддаются странным вывертам женской логики.
— Бросить бы тебя наедине с этим ученичеством и подождать, пока сама поймешь, — прошептал он. Но это были всего лишь слова, пустые, ничего не значащие – просто обиде тоже нужно выговориться, иначе так и будет грызть изнутри. Рано или поздно Лана поймет, во что ввязалась, и пожалеет. Иначе и быть не может. Вот только, если бросить ее справляться с этой пакостью в одиночку, кем получится он сам? Будет ли у него тогда право ждать, что она вернется – к нему?
Надо поспать. А завтра, когда эмоции поутихнут, он обязательно что-нибудь придумает.
Привычно успокаивающе тикали часы на стене, подарок бабули к началу учебы – не в магической школе, а еще в обычной. С этими часами он рос, под это тиканье привык засыпать, оставляя все беды во вчерашнем дне, но сейчас – не получалось. В конце концов Эгер плюнул на бесполезные попытки заснуть. Встал, зажег настольную лампу, достал чистый лист писчей бумаги и задумался, припоминая разговор с бабушкой.
«Ревнивца» решил оставить в стороне. Это проблема не только или даже не столько его, а того, каким видит его Лана. Он ведь не может повлиять на ее мысли? А вот собственные косяки надо отметить и исправить.
Поставил жирную единицу и написал единственное слово: «Семья». И задумался.
Все в школе были уверены, что Лана Иверси – из старой семьи. Не аристократка, не из приближенных ко двору и даже не из столицы, иначе фамилия была бы на слуху, но точно из потомственных магов. Она была сильной и, что важнее, умела контролировать свою силу. Не спотыкалась на незнании элементарных вещей, понимала, кто есть кто, с кем как себя вести и кто как должен вести себя с ней. У родившихся в обычных семьях, как правило, этого понимания не было в принципе: не магическая часть общества быстрее развивалась, меньше цеплялась за традиции, которые не имели для них практического смысла, и в целом вела себя гораздо свободнее.
Но старые семьи знали всё о подводных камнях ученичества! Лана же явно смотрела на эту традицию через розовые очки, хотя в целом мыслила очень даже рационально.
«Бабуля права, а я осел, — самокритично подумал Эгер. — Или в семье ей не рассказали – интересно, почему? Или она вовсе не из старой семьи, а всего лишь умело притворялась – опять же, почему? То есть, зачем? Я не понимаю ее мотивов, потому что ничего не знаю о ее проблемах».
Проблемы… Ему всегда казалось, что у Ланы Иверси нет и не может быть никаких проблем. Так уж она держалась – как человек, для которого само слово «проблемы» находится где-то по другую сторону жизни и мира. Но что, если она всего лишь очень хорошо притворялась? Опыт агентства Виршовых говорил, что не бывает ни людей, ни тем более семей, жизнь которых совсем уж безоблачна и благополучна. Если кажется, что проблем нет – значит, их или скрывают, или предпочитают и сами не замечать до поры. Но, как правило, в обоих случаях отложенная проблема лишь сильнее бьет, когда наконец приходит ее срок.
И почему он не приложил этот опыт к себе и к Лане?
«Иверси», — написал Эгер, со всей силой внезапного раздражения вдавливая ручку в бумагу. И поставил три жирных вопросительных знака. Кто они? Откуда? Чем занимаются? Когда он сможет ответить на эти вопросы, тогда, может быть, лучше поймет, чего хочет