И ни один из окружающих ни слова не возразил против. Большинство покивало одобрительно. За полгода с начала войны гитлеровцы успели создать вокруг себя жуткую славу, из-за которой многих из них даже в плен не берут. Кончают на месте.
Парочку фрицев мы выдернули из толпы пленных для допроса. От них узнали, что в том здании, где засели выжившие гитлеровцы, хранится очень много награбленного советского имущества. То, что в вагонах могло повредиться в ожидании отправки. Или их моги украсть сами солдаты либо полицаи.
— Напрямую штурмовать опасно. Если что-то пойдёт не так, то мы получим битый и сгоревший хлам, — тяжело вздохнул Панкратов. И добавил, сопроводив свои слова очередным вздохом. — А нас посылали за прямо противоположным.
— Эти гады могут от злости всё сами уничтожить, — добавил Кожухов.
— Я пройду внутрь и проведу разведку, — предложил я.
Командиры посмотрели сначала на меня. Потом главный партизан, командир разведчиков и комиссар отряда одновременно с немым вопросом взглянули на Сашку. Тот кивнул:
— Дерзай.
Для своего плана я выдернул из вагона с гитлеровцами одного штабс-фельдфебеля, кстати, единственного вообще среди всех мной замеченных живых и мёртвых немцев. Других обладателей этого звания здесь не было. Сравнивая с современной мне армией это был аналог кого-то вроде старшего прапорщика, где-то так.
Среди непострадавших во время боя вещей немцев я выбрал себе комплект формы со знаками различия простого фельдфебеля. Немного его подпалил, измазал в крови и разрезал, придавая одежде вид, словно её хозяин едва ли не из ада только что выбрался. Вооружился «вальтером» и МП-40, за голенище сапога сунул нож НА (нож армейский, тот самый НР-40, как его обозвали по незнанию всяческие продаваны-маркетологи в моём времени) с деревянной рукояткой, выкрашенной тёмно-коричневым лаком, и S-образной гардой из травленой до черноты купоросом полоски железа. Само лезвие имело точно такой же цвет после обработки тем же составом. Это было единственное средство в это время, которое можно было быстро найти и применить для темнения светлой стали и худо-бедной защиты её от ржавчины. Под шинель слева на ремень ближе к спине подвесил ножны с трофейным эсэсовским кинжалом, который верой и правдой служит мне ещё с лета. На виду его держать не очень разумно, так как подобное оружие сейчас имеет определённый статус и будет выглядеть неуместно в руках солдата из вермахта. К тому же я с него вывел всю бросающуюся в глаза вражескую символику.
Когда проходил с «штабсом» к зданию с врагами, стал свидетелем расстрела полицаев. Партизаны поставили всю кодлу предателей у кирпичной стены. Трое из бывших советских граждан стояли на коленях и что-то сипели со слезами на глазах, которые оставляли на грязных закопчённых лицах светлые неровные дорожки. Наверное, умоляли их простить и рассказывали про глухонемую жену и шестерых детишек, как тот предатель на смолокурне.
Но партизаны были неумолимы. Я не успел отойти далеко от места казни, когда раздались короткие очереди. За миг до первых выстрелов до моих ушей донеслись несколько отчаянных нечеловеческих криков полицаев, до которых дошло, что это — всё. Пришёл конец их никчемной жизни, которую они так страстно хотели продлить и улучшить, решив пойти на службу к врагу. Что ж, они сами себе злые буратины. Каждый обязан защищать свою землю от оккупанта. Защищать от любого, кто пришёл в твой дом с враждебными целями. И если ты отказался исполнять этот долг, то участь твоя рано или поздно придёт к печальному и позорному финалу.
— На море-океане на острове Буяне под дубом могучим спит сила гремучая. Эту силу я беру и на крепкого мужа завожу…
Немца я подчинил буквально под стенами здания, внутри которого засели его соотечественники. Быстро дав ему несколько наставлений, я погнал его к двери.
— Открывайте! Открывайте, дьявол вас побери! — забарабанил в дверь пленный. Чтобы не нарваться на случайную пулю, выпущенную изнутри — все на нервах же — мы с ним стояли сбоку от дверного проёма, защищённые кирпичными стенами. К счастью, обошлось. Правда, штабсу пришлось долбить в дверь не меньше двух минут, пока с той стороны не раздался голос:
— Кто там?
Вопрос на мой взгляд прозвучал неуместно. Будто фраза из мирной жизни в какой-нибудь деревеньке, в один из домов которой постучался уставший путник. С другой стороны, а что ещё можно спросить.
— Вольфганг? Ты? — мой пленник мгновенно опознал неизвестного по голосу.
— Ты кто?
— Штабс-фельдфебель Рохт, свино́й ты отпрыск, — мгновенно взбеленился мой сопровождающий. — Живо открывай, пока я не разозлился окончательно.
— Простите, господин штабсфельдфебель. Здесь баррикада, вам придётся подождать пока её разберем. А ещё мне нужно доложиться офицеру. Вы один? — торопливо протараторил невидимый собеседник.
— Нет. Со мной унтер из гарнизона из большевистского колхоза. И ему есть о чём доложить офицерам. Кстати, сколько их с тобой? И кто? Наш ротный жив?
— Нет, господина лейтенанта здесь нет. С нами гауптман из охраны грузов, два лейтенанта из командированных, которые по ранению домой следовали через нашу станцию. И эти типы из айнзацкоманды и абвера. Они-то тут всем и руководят, господин штабсфельдфебель.
— Ясно, — коротко ответил «штабс».
— Что за типы? — прошептал я почти в ухо пленному. Ни про первых, ни про вторых я ничего не знал. Допрошенные на скорую руку пленники, сейчас мёрзнувшие в вагоне, и словом не обмолвились про таких важных персон.
— Часть груза принадлежала айнзацотряду Кюнсберг. Всякий большевистский хлам вроде книг с картинами и иконами. Их здесь было пять человек. Две женщины и трое мужчин.
— А офицер абвера?
— Это не точно… неизвестно точно, что он из разведки. Насколько я слышал, он к нам приехал из Берлина из самой Рейсхканцелярии. Но точно не знаю, где служит. По слухам, в абвере. Но я сам думаю, что вряд ли. Это про него здесь уже придумали те, кто с ним пару раз пересёкся.
— Почему ты уверен, что он не абверовец? — вновь прошептал я вопрос.
— Он прибыл конкретно к айнзацкоманде. А где эти барыги и где военная разведка? — закончил он ответ на вопросительной ноте и с пожиманием плеч.
Пока мы перешёптывались с той стороны двери вновь послышалась возня.
— Штабсфельдфебель, вы ещё там? — раздался незнакомый голос с нотками властности и одновременно истерии на почве страха.
— Так точно. С кем разговариваю?
— Гауптман Клюге.
— Рад слышать вас, господин капитан, — немедленно отозвался мой «штабс».
— Кто ещё с тобой?
— Фельдфебель Рокх, господин капитан, — немедленно отозвался я. — Сто шестая охранная рота. Мы стоим гарнизоном в посёлке, где у большевиков колхоз был… стояли.
— Что? Почему стояли?
— Господин