– Пет-ров? – с недоверием переспросил кто-то. – Ведь он Антров?!
– Петров! – строго повторил Глеб и продолжал: – «Ваше решение очень хорошее. И поскольку вы работаете над историей нашего подразделения, пересылаю альбом своих зарисовок. Тут набросаны портреты и лейтенанта, и наших бойцов, картинки красноармейского быта, отдельные моменты первых боев. Храните альбом. Посылаю вам также свою фотографию и краткую биографию. Товарищи следопыты, если у вас возникнут вопросы, пишите мне, постараюсь ответить на них».
Все сгрудились над альбомом. Только Глеб, подчеркивая свою выдержку, поглядывал на альбом со стороны и старался читать биографию Дергачина:
– Учился… по призыву пошел в армию. Собирался демобилизоваться, мечтал об учебе, но грянула война… Первые бои, трагичные дни отхода на восток, тяжелое ранение… Добродушный лесник, подобравший умирающего… Добрая лес-ничиха, выходившая молодого воина… А потом тяжелый путь по лесам к Гродненской пуше, где хозяевами были советские партизаны… За успешное выполнение заданий командования присвоено звание Героя Советского Союза… После демобилизации поступил в институт. В данное время работаю в Доменске… Женат, двое детей…»
Дольше всех рассматривал альбом Коля. Не без зависти рассматривал он смелые, броские рисунки карандашом и акварелью. «Эх, мне бы так», – думал он, бережно листая страницы, и вздохнул.
– Его сохраним, а в историю взвода я постараюсь кое-что перерисовать…
Затем Глеб прочитал вслух биографию Дергачина.
– Мне непонятно, – удивился Толя. – Он уже не Антров, а Петров? Как же так? Или на карточке не его жена, или…
– Или, или, – сердито передразнила его Дина. Она и сама была смущена не меньше остальных. – Муж и жена имеют право носить каждый свою фамилию. Может быть, он – Петров, она – Антрова?
Жора, что бы ни делал, всегда бурчал себе под нос, будто разговаривал сам с собою. И сейчас, раскладывая по папкам последнюю почту, он шевелил губами, что-то шептал и загибал на руке пальцы. Ему не хватило пальцев.
– Шестнадцать… Петров семнадцатый. Пятьдесят восемь с половиной процентов…
– Ты что, Жора, считаешь? – поинтересовался Дима.
– Взвод! – коротко ответил Жора. – Его сильно потрепало. – Он подошел к географической карте, пересчитал флажки, поманил к себе Диму. – Видишь? Осталось десять. Дергачин – одиннадцатый, Махаткин – двенадцатый. Погибло пятьдесят восемь с половиной процентов. Больше половины.
Этот подсчет нагнал еще больше уныния на следопытов.
Как же все-таки? Антров или Петров?
Тбилисцы прислали ребятам ответ на запрос об Антровой: Тамара Алексеевна в сорок четвертом году выехала в Алма-Ату. А архив Министерства обороны коротко уведомил следопытов: «Лейтенанта Станислава Федоровича Антрова в списках погибших нет».
Тогда Дина написала письмо девятиклассникам первой школы Алма-Аты и просила их поискать Тамару Алексеевну Антрову, а Коля взялся за составление запроса в архив Министерства обороны. На этот раз штаб просил выслать сведения о лейтенанте Петрове, командире взвода Н-ского полка.
16. Охладели
«Каждое диво – три дня в диво», – гласит пословица. О находке Глеба очень быстро говорить перестали. Редко кто интересовался: «Ну, как со знаменем?» А. следопыты помалкивали. Они уныло, и почти ни на что не надеясь, ждали: может быть, кто-нибудь из бойцов взвода, из тех, кто еще не отозвался, сообщит о знамени какую-нибудь подробность. Только одна Дина каждый день, уединялась с Глебом где-нибудь в сторонке, шепотом спрашивала его:
– Ничего не надумал?
– Ты пойми, – убеждал ее Глеб, – нам написали: Полога и Кедровский пропали без вести. Значит, они погибли тогда, когда сообщить родным об этом не было возможности. Это, наверное, произошло за линией фронта. Стало быть, о знамени они никому не сообщили. Вот если бы нам расшифровать имя, отчество и фамилию члена партии, подписавшего акт, тогда бы мы написали в ЦК КПСС и попросили бы сообщить, где такой-то, получивший партбилет номер икс-икс-семь-икс-сорок пять. И если бы нам ответили, что он жив, мы поехали бы и нашли знамя. Главное, расшифровать… А имен так много. Который день думаю, а ни одного не могу подобрать.
Дина сочувственно кивала головой. Она теперь была единственной сообщницей Глеба, старалась проникнуть в тайну акта, может быть, даже больше, чем он сам.
Дина всегда была мечтательницей. Ни один из педагогов не помнил, чтобы Дина когда-нибудь напросилась бы отвечать урок или подняла бы руку. Когда учитель входил в класс. Дина замирала в спокойной позе. Ее большие круглые глаза смотрели в пространство, на губах застывала полуулыбка. И трудно было понять, слушает она или думает о постороннем, не относящемся к уроку. Но, когда ее вызывали к доске, Дина отвечала только на пять.
Стоило на уроке назвать ее фамилию, она тихо ахала и медленно поднималась, словно только что разбуженная ото сна. Толя Гаурзак, увлеченный автомобилист, подтрунивал над ней: «У Дины позднее зажигание». Дина была мечтательницей, много читала о военных приключениях, о путешествиях, о географических открытиях, о пограничниках. В кружок следопытов Дина записалась потому, что ее привлекали походи, бивуаки у костра, приключения и открытия.
Глебу давно бы обратиться к ней: «Дина, будем искать знамя?» Она с радостью согласилась бы. Но Глеб рассчитывал на парней, а самой напрашиваться – Дина стеснялась…
Как-то вечером, когда Глеб уже собирался лечь спать, Дина примчалась к нему радостная, возбужденная. С таинственным видом она показала тол-гтый потрепанный журнал.
– Глебка! Это я выклянчила у Тоси-ной бабушки. Это «Православный календарь». В нем все-все имена, какие есть на свете. Давай посмотрим. Может, найдем имя и отчество того «Белок…»?
Друзья тщательно просмотрели длинный список мужских имен на «А» и «С». Но решить было трудно: «Сера…» – Серафим или Серапион, а «Андри…» может быть и Андрианович и Андриасович.
Еше трудней было с фамилией: можно придумать сотни, начинающихся на «Белок…» – от Белокукушкина до Белоконя.
– Если бы достать карту-десятикилометровку, – вздохнул Глеб. – Махаткин говори!: «После того боя шли дней пять и еще день несли раненого». Сколько километров они могли проходить в день? Пусть двадцать, через силу – тридцать. Я на карту нанес бы пещеру, от нее, на запад отсчитал бы сто тридцать – сто пятьдесят километров и обошел бы все села… Эх, Динка, почему ты не парень?
И на следующий день Дина принесла карту. Где только она ее достала? Большущее полотнище – на нем тысячи городов и сел, обведенных и подчеркнутых жирными линиями красного карандаша. Когда Глеб развернул карту, у него даже дыхание перехватило. А Дина с гордостью посмотрела на него, но застеснялась и скороговоркой пролепетала:
