Свеча догорает. Пора заканчивать мое эпическое повествование. Не буду портить воздух еще и удушающим дымом сгоревшего масла. Все только начинается. Спокойной ночи, Мир. Жизнь – я люблю тебя».
КОРОЛЕВСТВО ПРУССИЯ. БРАНДЕНБУРГ. ПОТСДАМ. ПОСТОЯЛЫЙ ДВОР. 6 января 1742 года
Мы въезжали в Потсдам, когда только-только село за горизонт солнце. Бесполезно я торопил моих попутчиков на обеде в Ретцове. На мои уговоры поспешить никто не повелся. Все уже изрядно устали от тесных и холодных возков и дорожили каждой минутой относительного тепла и уюта. Да и начавшееся еще первого числа «поправление здоровья» после праздника требовало поддержания высокого градуса в крови. Только я да слуги мои не налегали в проезжих корчмах на пиво. Но и нам пришлось пить хоть немного этого пойла, ибо «кохвию» и, тем более, чаю, нигде в пути нам как-то не подавали, а здешнюю воду пили только нищие и самоубийцы. А я еще пожить хочу, раз уж сюда сослали.
Смотрю по сторонам.
Потсдам. Город моего детства.
Многое не так. Немецкие города мало меняются, разве что очередная война разрушит город до основания. Но пример того же Дрездена и других показывает, что немцы упорно восстанавливают все то же самое. Ну, плюс-минус. Потсдам просто еще не построили. Пока не зажглись звезды, успел отметить, что никаких памятных мне дворцов или русских изб в Александровке моего времени нет и в помине. Фридрих Великий еще не создал свой город.
Давно я здесь не был. Если, конечно, слово «давно» можно употребить относительно далекого будущего.
Родился я в Свердловске, за год до Войны, но в шесть лет мы с мамой уехали сюда, в Потсдам, где отец служил в гарнизоне Крампниц в комендатуре. У отца была «бронь» и на войну не мобилизовали. Мобилизовался он сам. Добровольцем. Еле пробил свою «бронь», чтоб отпустили его на фронт. В 1943-м он добился-таки своего. Вернувшись из очередной экспедиции, батя с мамой, фельдшерившей вместе со своими однокурсниками в эвакогоспиталях, сделали мне за неделю брата. И ушел батя на фронт вместе с 10-м гвардейским Уральским добровольческим танковым корпусом. С ним прошел всю войну, с ним и остался в Крампнице, приехав только в 1945-м в месячный отпуск. В сорок шестом и семью перевез к месту службы. Уже в Германии я в школу пошел. Даже успел выездке и скрипке поучиться здесь. Немецкий я освоил легко. Мама была из уральских немцев и шведов, да по отцу и бабушка моя восходила к славному роду Балк. Так что мы с Петей те еще русские…
В меркнущем закате тянулись типично немецкие улочки с каркасными домами – фахверками. Каменными были даже не все нижние этажи. Только в «голландском квартале» вдоль дороги стояли уже красные кирпичные двухэтажки с мансардами. Сегодня новолуние, и я ничего, собственно, не успел рассмотреть, а другого уличного освещения, кроме лунного света, тут не предусмотрено. Так что к постоялому двору мы подъехали, уже ориентируясь по факелам перед воротами, да звукам людского гомона в таверне внутри и ржанию лошадей в конюшне.
СВЯЩЕННАЯ РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ. КНЯЖЕСТВО ГАНАУ-ЛИХТЕНБУРГ. АМТ БУКСВИЛЛЕР. 5 января 1742 года
– О, Лиззи, вот ты где! А я думаю, кто это здесь музицирует.
– Доброго дня, Герти, – принцесса Гессен-Дармштадтская оторвалась от клавикорда. – Я вас разбудила?
Невестка была на два года старше Луизы, но они прекрасно сошлись. Даже звали друг друга по второму имени. Все же первое у них было общее и теперь в княжеском доме надо было различать двух Каролин.
– Нет, что ты. Георг с утра уже умчался «по княжеским делам», а я, проснувшись, скучала за книгой.
– Вольтера?
– Не с утра. Я все «Графа де Варвика» мадам д’Онуа никак с разъездами не дочитаю.
В новогодние праздники брату с невесткой выпало съездить и к отцу в Дармштадт, и к тестю в Пфальц. Брат все рвется повоевать за Пруссию, но родители в связи с отсутствием наследника его придерживают.
– Так что же ты играла?
– «В полях», герцог Готторпский прислал свои ноты мне под Новый год.
– Разносторонний юноша.
Принцесса Гессен-Дармштадтская печально кивнула. Они находились в переписке с юным Карлом Петером Ульрихом уже второй год. Она, как и младшая сестра Августа, ответила на его поздравление с Рождеством. Потом было еще письмо на день рождения. У сестры переписка на официальной и остановилась. А вот с Каролиной Елизаветой у герцога Готторпского письма шли уже чуть ли не каждую неделю одно за одним. Нет, ничего амурного. Даже намеков. Просто герцог учился в Кильском университете на медика, и им с принцессой нашлось что обсудить. Начали вроде с ботаники, а потом принц оказался весьма сведущ в химии, в математике, в философии… Даже вот на прошедшее Рождество прислал ей собственноручно составленный самоучитель по русскому. Чудной. Но зимняя роза между листами того самоучителя была приятна. И та, что пришла сегодня, тоже.
– Да, – ответила Лиззи после минутной паузы, – он сегодня вот и стихи прислал…
– Стихи? Можно почитать?
Принцесса протянула листок невестке.
– Читай.
Генриетта побежала глазами по листу:
«Mein Herz. Lini.
In den Feldern, wo die Bö geheul,
inmitten Schnee, dass Blut kühlen,
für dich bin ich mein letzter Mantel
bereit zu geben, bereit zu geben…»
Каролина Генриетта Пфальц-Цвейбрюккенская как будто окунулась в эти строки. «Mein Herz Lini». «Моему сердцу Лине», как жалко, что это не ей! Она перечитала снова:
В полях, где шквал ревет,
Среди снегов, студящих кровь,
Тебе я свой последний плащ
Отдать готов, отдать готов…
Und wenn die Trübsal voraus ist
sowohl harte Arbeit als auch harte Arbeit,
du wirst es auf finden meiner Brust
zu sich selbst Asyl, zu sich selbst Schutzhütte.
Глаза немного запнулись