– А вот этот червонец племянника нынешней императрицы, mon ami, вот его можешь в свои списки и записать, – де ла Шетарди протянул курьеру увесистый кругляш золота.
– Мерси, Ж… our passe, пора, с тобой всегда приятно иметь дело, – сверкнув глазами, заметил Серж, убирая монету в карман сюрте, куда уже спрятал письмо. Зарубка на гурте «Петра Второго», говорила, что в Париже он еще получит луидор, хотя червонец, и так, оплата за клочок бумаги щедрая.
Попрощавшись поклоном головы, они, не мешкая, поспешили к доставившим их на встречу транспортным средствам. Дело было кончено.
Точнее, все только начиналось.
Глава 1
Лета 1742 от Р. Х. января первое
Часы на башне замка пробили полночь.
С Новым 1742 годом, Виктор Андреевич. Подарки под елкой. Если слуги не успели еще вытащить оттуда мертвецки пьяных гостей празднества. К утру они там точно околеют. Тут это запросто.
Замок, как-никак.
– Ваше королевское высочество! Подорожные бумаги на имя графа Дюкера братом выправлены. – Русский спецпосланник императрицы Елизаветы Петровны майор барон Николай фон Корф отхлебнул из бутылки. – С Новым годом, кстати. Хотите?
Он протянул мне бутылку. Мне, кстати, тут скоро четырнадцать лет, если что.
– Не сегодня. Барон, вы не слишком налегайте, нам утром отправляться.
– Не сомневайтесь. Буду как штык!
Я с сомнением оглядел его. В принципе, с него станется. Равно как с него станется утром находиться в состоянии дров под столом. Никогда не знаешь, чего ждать в плане пьянки от офицеров лейб-гвардии ее императорского величества ГОСУДАРЫНИ ИМПЕРАТРИЦЫ ЕЛИЗАВЕТЫ ПЕТРОВНЫ. Да они и сами не знают. Тут как пойдет. Премьер-майор телом крепок, вот и отрывается. Самый скользкий и опасный момент моего плана побега.
Чем заняты порядочные люди в новогоднюю ночь? Празднуют. Радостно, глупо, счастливо, полные надежд и желания беззаботно гулять несколько дней подряд. Или вы думаете, что здешние порядки города Киль 1742 года принципиально отличаются от аналогичных порядков моего родного Екатеринбурга 2027 года? Да как бы не так. Тут еще хуже. Тут все как положено – фейерверк, веселые и пьяные что-то кричат, глядя в ночные небеса, пьют, стреляют в воздух, обнимаются, кто-то уединяется, кто-то потом шумной гурьбой отправится продолжать прерванное на куранты и небесные огни веселье. А ведь публика только-только от Рождества отошла.
Говорят, что в России крепко пьют. Да, есть такое. За свои восемьдесят семь лет, полных всяких поездок и экспедиций, я повидал всякого, но и в этом времени в Германии пьют так, что просто теряют разум и облик. Безо всякой меры. Уж я тут за два с половиной года тоже повидал немало. Здешняя моя матушка, отмечая фейерверком мое рождение, так переохладилась на радостях, что простудилась и умерла вскоре после моего рождения в этом мире. Батюшка мой, правящий герцог Гольштейна, тоже не рассчитал свои силы и помер примерно так же, только летом. Хотя, казалось бы, приличные люди. Правители целого герцогства.
В общем, ночь предстоит веселая. Оно и к лучшему. Лишь бы мои подельники не перепились. С них станется. Вот тогда будет конфуз. И не приведи Господь, вопреки известной мне истории, в эту ночь простудится и помрет мой дядюшка епископ Адольф Эйтинский, тогда я точно никуда не поеду, ни в какую Россию. Придется куковать в этой дыре до старости. Это, конечно, вряд ли. Я же еще у шведов первый наследник. Но уехать, если дядя преставится, мне сейчас не дадут, и Стокгольм может быстрее Санкт-Петербурга подсуетиться. Им ближе. А когда там кто из них помрет – я не помню. Вот и не хочу рисковать.
Помаячив для вида и показавшись (издалека) дядюшке епископу и русскому послу, такому же, как мой «собутыльник», фон Корфу, я удалился в замок, в свои покои, если так пафосно можно назвать комнату, совмещавшую в себе спальню, кабинет, библиотеку, столовую и даже уборную. Такая вот роскошная (сильно относительно) одиночная камера. Первые полгода только на прогулку во двор этой замковой тюрьмы я мог выходить более-менее свободно. Впрочем, мои здешние учителя – голштинский обер-гофмаршал фон Брюммер, обер-камергер фон Берхгольц, ректор Кильской латинской школы Юль и прочие «товарищи» – делали все, чтобы у меня не было свободного времени и чтобы я сидел за глупейшими учебниками этого периода. Впрочем, даже этим скудным знаниям меня почти не учили. Если бы не мои академические знания XX–XXI веков, то вырос бы я таким же балбесом, как реальный будущий Петр Третий. Из полезных знаний «на дому» были только шведский с русским и военное дело, поскольку здешние наречия сильно от моего отличаются, а фортификации и построения вовсе были не тем, чем я увлекался в своем далеком будущем.
Еле через фон Берхгольца, выросшего в России, и Юля, впечатленного моими успехами, выбил у дяди право учиться в нашем Кильском университете, вырываясь четырежды в неделю в Бордесхольм. Вот не зря здешний универ назвали «Хилонией»! Полезного и в нем ничего нет. Выбрал медицину, местное богословие с юриспруденцией и гуманитарными искусствами меня не прельщали. Лекари здесь не лучше, но там хоть учили химии. Собственно, в декабре я эту богадельню ускоренно и окончил. Могу, если надо, и микстуру сварить, и зуб вырвать, и кровь пустить. Еще латынь и французский местный теперь знаю прилично. Это к шведскому, итальянскому, английскому, разному немецкому и русскому. За последний всегда с самыми честными глазами благодарю фон Брехгольца. Фридрих Вильгельмович доволен, а мне его расположение пригодится.
Вообще, систему образования нужно менять самым коренным образом. Тут дремучий хаос и абсурд в образовании. Но здесь, в Киле, это потом. В России же и менять-то нечего. И в Санкт-Петербурге, и в Москве. Старший фон Корф, Иоганн Альбрехт, в Петербурге академиками и заведовал. Не густо там ученость намазана. Даже университет приживается при Академии. В Первопрестольной и этого нет. Я бы еще добрался до родного Екатеринбурга, ведь такой богатый и перспективный край. Там тоже нужен университет. Горный.
Ну, вот я и пришел. Моя комната – моя крепость. Почти.
– Ваше… Ваше королевское высочество, какие будут приказания?
Это Марта. Моя горничная. Ну как моя. Гофмаршал Брюммер приставил ее ко