— Найдутся персоны, у кого вся утроба возликует от твоего падения, да ты не боись, в обиду не дадим, — неожиданно разлепил уста Дюжа, когда последний мешок был аккуратно упакован во вьюк и приторочен к верблюду. Общий вес груза составил почти 800 фунтов — больше трехсот шестидесяти кило. На короткой дистанции дромедар выдержит. В последнем караване таких «горбатых» у нас ровно десять. Под три тонны золота, драгоценных камней и серебра.
Я не стал ничего переспрашивать. Внимательно всмотрелся в полковника, новых слов не дождался и, непроизвольно дернув кадыком, произнес севшим голосом.
— Пошли со мной. Подарочек у меня припасен.
Дюжа хмыкнул и двинулся за мной во внутренние помещения дворца, в неприметную комнатку с окном, забранным частой решеткой, превращенной в тюремную камеру. Там сидел мистер Брэддок с перевязанным плечом. Его по моей просьбе ежедневно допрашивал Рерберг — не потому, что был отменным дознавателем, а потому, что из моего окружения был единственным, кто мог общаться с бывшим директором Дома писателей из-за языкового барьера. Впрочем, Антон Петрович не плошал, а Лохматый паук не сопротивлялся. Мы вторглись в его обитель, в его святое святых — в архив, — и узнали много интересного, когда повыгребли все бумажки из Букингем-хауса. Брэддок с пронзительной тоской делился с нами своими секретами, как от сердца отрывал, но слишком хотел жить, чтобы что-то скрывать. Полное разоблачение! Такое условие ему поставил, и он его принял. Не особо ломаясь, если честно.
— Подпоручик Рерберг ведет допрос начальника британской разведки Бенгальского президентства, — пояснил я Дюже, куда его привел.
Полковник возмущенно засопел — такая корова и ему бы пригодилась!
— Не пыхти, Михалыч! Главный прибыток от сего господина — это сведения о подкупленных наемниках-европейцах и раджах. Оно тебе надо в индийских делах копаться?
— Мне все надо!
— А мне нужнее! — отрубил я, намекая, что от своих планов отказываться не собираюсь. — Мы еще до кучи захватили счетные книги Уэлсли, его личную переписку. Много интересного узнали. Не только о том, сколько он тратил на своих 130 слуг — не хило, да? — но и о том, кому сколько было заплачено по графе «политические расходы». Так что есть возможность проверить сведения мистера Джеймса.
— На глазах растешь, Петя, — удивился Дюжа. — Так чем порадуешь?
Я печально вздохнул.
— Скорее огорчу, — Дюжа актерски заломил бровь. — Дурную весть тебе сейчас выдам — казачок у нас засланный среди своих нашелся.
Полковник сразу все понял. Бровь вернулась на место, на лице резко обозначились морщины.
— Кто?
— Сотник Щетнев из полка Грекова, — понуро сообщил я.
— Когда? — отрывисто спросил Дюжа, сразу мне поверив.
— Еще не выяснял. Вот тебе Брэддок и переводчик — сам все вызнаешь.
Я кивнул Рербергу, подбадривая, и собрался уходить.
— Петя, — притормозил меня полковник. — Сход завтра, на Майдане. После полудня. Об одном прошу: глупостей не наделай. Не все так плохо, как ты можешь вообразить.
Глупостей? Нашли тут мальчика! У меня найдется чем впечатлить казацкую верхушку! Как бы вы сами, господа полковники, ошибочку не сотворили.
* * *
Утречко выдалось на загляденье. Жара еще только прощупывала Калькутту, прежде чем раздавить ее в своих объятьях в апреле, и сегодня решила передохнуть. Легкий ветерок ласкал лица собравшихся на Майдане, раздувал черное знамя с перекрещенными шашкой и кукри и надписью «С кем Бог, с тем и победа!» Отряд Черного флага, все его полки, были выстроены огромным квадратом для торжественного мероприятия — для принятия присяги пополнением и одним старым соединением, рохиллами Фейзуллы-хана.
— Нет у меня вам веры после последних событий, — заявил я без обиняков вождям афганцев накануне. — Без дисциплины Отряд пропадет! Да и зачем вам с нами дальше идти? Забирайте свою долю добычи, возвращайтесь в Рохилкханд, восстанавливайте княжество — будущий наваб Ауда, Вазир Али-хан, клятвенно мне пообещал отныне жить дружно с рохиллами, забыв все старые обиды. И вернуть вам захваченные земли. Союзником вашим станет! Мне нужно, чтобы Рохилкханд, Ауд и Бенарес стали надежным тылом Бенгалии.
Лица афганцев стали грустными.
— Мы воины, атаман-сахиб, не раджи, нет! С инглиси у нас джихад, — бил себя в грудь, звенящую от навешанных на нее цепочек, отважный, но падкий на золото Фейзулла-хан. — С тобой слава, да! С тобой победа, да! Требуй о нас, что хочешь — желаем с тобой быть до конца! Рохилкханд добро помнит. Рохилкханд твой навек! Это сказал я, Фейзулла-хан, и все наши вожди!
Честно признаться, это было неожиданно. Лидер гизарейцев-салангов, Азмуддин-ходжа, думал иначе. Ему хватило и славы, и богатств Калькутты, и его отряд скрылся в дождливых туманах севера. А рохиллы оказались другими, хоть такие же разбойники. Или посчитали, что мало нахапали? Теперь возмечтали о копях Голконды? Хрен их до конца разберешь.
— На Коране мне поклянетесь, что будете подчиняться моим приказам — безоговорочно. Никакой самодеятельности, никакого своеволия! Только так!
— Поклянемся, атаман-сахиб, да! Все-все сделаем, как ты скажешь!
Терять рохиллов не хотелось, и много их, считай, пять полноценных полков — конных и пеших. Полноценная бригада! Воины отважные, мы под них специальную тактику разработали с другими командирами. Решил им поверить, но от присяги не освободил. И вот теперь они, каждый по очереди, выходили в центр квадрата и, приложив руку к Корану, присягали Черному флагу и лично мне. И первым вышел Фейзулла-хан и другие вожди афганцев.
Сидевшая на подаренном мной белом коне принцесса Нур смотрела на Отряд, а Отряд во все глаза пялился на нее, гадая, что за красотка в красном заняла место по правую руку от Атамана. Она же не скрывала своего восхищения. Слышала, что у ее сердца, возлюбленного Черехова, не отряд, а настоящая армия. Теперь могла наблюдать ее воочию. Все стройные ряды закаленных воинов из тысяч и