Но истина была куда более безжалостной: это и была его истинная, предназначенная судьбой форма. Существо страдало невыносимо, яростно рвануло на себя ошейник, накрепко застёгнутый вокруг его шеи. Тяжёлые железные цепи тянулись от нескольких петель к валунам, расставленным кольцом вокруг него, не позволяя ему сдвинуться больше чем на несколько сантиметров в любую сторону. Узник был заперт в невидимой клетке из металла и камня.
Тварь когтила саму себя в агонии, разрывая кожу до кровоточащих рубцов и зияющих ран, из которых сочилась тёмная, почти чёрная кровь — всё в тщетной попытке освободиться. Она исполосовала собственное горло и грудь траншеями от своих же безжалостных когтей, пытаясь разорвать оковы. Но существу не суждено было вырваться. Подобная работа проделывалась уже множество раз с каждой душой, проклятой стать таким, как он — перевёртышем, тем, чьё физическое тело представляло собой текучую, изменчивую форму, послушную лишь внутренней тьме.
Рука скользнула вокруг моей талии, и я был выдернут из своих мыслей этой знакомой, желанной близостью. Меня послали поговорить с существом, что корчилось в муках передо мной, и, хотя теперь это было невозможно, время, проведённое здесь, определённо не пропало даром.
Я посмотрел вниз на Элисару и слабо улыбнулся ей. Говоря о текучих формах, похоже, сегодня ночью она решила обзавестись хвостом — он обвился вокруг моей правой ноги, поглаживая её кончиком.
Многие могли бы принять её рога за часть маски, но я-то знал лучше. В конце концов, я видел Элисару множество раз без этой резной деревянной пластины, что она носила на лице. Рога, изящно изогнутые назад сквозь длинные пряди тёмных волос, украшенных бусинами и костяными амулетами, были действительно её собственными. Настоящими, живыми.
Элисара могла повелевать своим обликом по желанию. Она могла изменять своё тело, наделяя себя любыми чертами нашей тёмной расы по своему усмотрению. Зачастую она смешивала их воедино, как ей заблагорассудится, создавая неповторимый, завораживающий образ.
Я приветствовал бы её в любом обличье, которое она примет. В конце концов, мы обвенчались несколько столетий назад. Физическая близость и плотские утехи в этом мире могут быть свободными и общедоступными для всех, но любовь почиталась превыше всего остального. Это было самое редкое сокровище, которое двое представителей нашего проклятого и бессмертного рода могли обрести друг в друге. Драгоценность, которую не купишь ни за какое золото.
— Что тревожит тебя, мой Жрец? — произнесла Элисара, прижимаясь головой к моей груди и утыкаясь в неё носом.
Она была выше многих женщин нашего рода, но всё равно едва доставала мне до плеча. Обвив её руками, я бережно прижал супругу к себе и снова перевёл взгляд на искорёженного волколака перед нами.
Именно моя рука бросила этого смертного юнца в наш мир. Это существо было тем, кем стал Григорий. Но мои мысли омрачала та молодая девушка, что пришла сюда вместе с ним.
— Я явился по велению владыки Каела, чтобы переговорить с Григорием, — тихо сказал я, чувствуя, как напряжение сковывает мои плечи. — Чтобы узнать, что ему может быть известно об уникальном состоянии той девушки.
— Он ничего не знает, — отрезала Элисара с ухмылкой. — Я уже спрашивала. Он извергает остроумные ругательства и рассказывает мне, куда именно в моей анатомии я могла бы поместить разнообразные предметы.
Элисара явно наслаждалась духом этого парня, это было видно по блеску в её кошачьих зрачках.
— Понимаю, что у меня не будет возможности поговорить с ним, если он ещё не овладел своей силой в полной мере, — вздохнул я.
— Я заковала его в цепи вовсе не потому, что он не может контролировать свою форму, — возразила Элисара, качнув головой. — У щенка есть талант, и немалый.
— Почему же тогда?
— Он попытался вломиться в крепость владыки Каела и спасти жизнь своей подруги, — пояснила она с усмешкой. — А теперь он жаждет проделать то же самое с Самиром.
Я тяжело вздохнул, чувствуя, как усталость наваливается на плечи невидимым грузом.
— Любое из этих действий лишь приведёт его к гибели. К быстрой и бессмысленной.
— Я это знаю, — хмыкнула Элисара, и в её голосе прозвучали нотки мрачного веселья. — Полагаю, он тоже это прекрасно понимает. Просто ему, похоже, совершенно наплевать на последствия. Он справедливо беспокоится о ней сейчас даже больше, чем тогда, когда её жизнь была отдана на растерзание под властью владыки Каела.
— Признаюсь, я тоже тревожусь за неё, — тихо признался я.
— Я бы переживал за любого, кто теперь находится под опекой Самира, — Элисара подняла руку и положила её мне на грудь, играя пальцами с краем моего белого жилета.
Тёмно-зелёные узоры, что змеились вверх по её руке, напоминали полосы на шкуре какого-то великого дикого зверя. Я никогда не уставал любоваться ими. Каждый раз они завораживали меня заново.
— Самир не убьёт её, — сказал я с уверенностью. — Она слишком интересна для него, я уверен в этом.
— Она обречена всё равно, — Элисара издала короткий смешок где-то в глубине горла, и этот звук отозвался холодом в моей груди.
Я наклонился и поцеловал её в макушку, вдыхая знакомый аромат её волос — смесь дикого леса, ночных цветов и чего-то неуловимо опасного. Да. Мои опасения были схожими.
— Самир объявил о своём традиционном бале в честь возвращения, — произнёс я после паузы. — Ты собираешься присутствовать?
— Разумеется. Это было бы воспринято как оскорбление, если бы я не явилась, — ответила Элисара, и в её голосе явственно прозвучало недовольство. — Хотя мало что мне хотелось бы меньше, чем быть вынужденной наблюдать, как он празднует своё возвращение на трон, словно это какое-то достославное событие, достойное восхваления.
— Есть те, кто сохранил ему верность, — осторожно заметил я.
— Такие как кто? Эта склизкая жаба Томин? Трус Торнеус? Тьфу! — она фыркнула с презрением. — Если бы ты всё ещё был старейшиной своего дома, мы бы заперли