— Что ты делаешь?
— Думаю.
— На полу.
— Очевидно.
Я замолкаю, не получив никакого вразумительного объяснения, почему он там валяется. «Он ненормальный, не забывай об этом», — напоминаю я себе.
— Хочешь выпить? — предлагаю я, поднимая свой стакан. — Предупреждаю, понятия не имею, что именно там находится.
Я делаю глоток. Вполне себе неплохо.
Самир тихо смеётся.
— Нет, благодарю. Боюсь, я не смогу пить в твоём присутствии в любом случае.
Он постукивает металлическим пальцем по своей маске — раздаётся серия звонких щелчков.
— А, точно. Прости, — киваю я и снова отпиваю из стакана. — Но ты вообще ешь и пьёшь?
— Да, конечно. Хотя я могу обходиться без еды и воды гораздо, гораздо дольше, чем ты. — Он складывает руки на животе, переплетая пальцы. — Что не даёт тебе покоя?
«Ты», — хочу сказать я, но вместо этого произношу:
— Всё.
Я верчу стакан в руках, наблюдая, как жидкость плещется у стенок.
— А тебе что мешает уснуть? — спрашиваю я.
Самир негромко смеётся и долго не отвечает.
— Моё воображение, — наконец произносит он таким тоном, что я невольно отвожу взгляд, смущённая.
Моё выражение лица заставляет его рассмеяться громче.
— Иди, присоединяйся ко мне, — он похлопывает рукой по полу рядом с собой, и до меня доходит, что он имеет в виду это буквально.
После короткой паузы и внутренних дебатов я снова вздыхаю и пожимаю плечами. Допиваю остатки напитка залпом. Не вижу ничего страшного в том, чтобы просто полежать рядом с ним на полу. Он же не предлагает мне ничего непристойного. Я сажусь на пол в паре метрах от него и ложусь, устремляя взгляд в потолок.
Мы лежим в тишине несколько минут, разглядывая роспись над головами. Фреска изображает какую-то великую и ужасную войну. Живопись выглядит древней, но здесь, в общем-то, всё древнее. Сайлас утверждал, что ему около двух тысяч лет, плюс-минус. Я внезапно осознаю, как мало знаю о своём «тюремщике».
— Сколько тебе лет, Самир? — спрашиваю я.
— Не помню, — честно отвечает он. — Я был древним уже тогда, когда были написаны первые исторические хроники, около пяти тысяч лет назад.
Я лежу в ошеломлённом молчании, пытаясь осмыслить услышанное.
— Я даже не могу это представить.
— Я тоже, — говорит он с лёгким смешком.
Он шутит, но я не понимаю, в чём соль.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты сама видела. Я знаю, что видела. Остальные называют меня безумцем, и не только в уничижительном смысле.
Когда я молчу, не желая признаваться, что да, я замечала странности в его поведении, Самир продолжает:
— Подумай, что значит быть настолько старым. Иметь столько воспоминаний. Думаю, иногда я переношусь в те времена и места, которые давно прошли. В моей голове слишком много всего, чтобы удержать это всё одновременно.
— А как насчёт Владыки Каела?
— Он почти так же стар, как я. Моложе меня всего на год или два. Он решает проблему своих преклонных лет тем, что вообще ни о чём не думает.
Его ехидное замечание заставляет меня усмехнуться. Разговор снова затихает, и мы продолжаем смотреть на фреску, на ту самую недостающую фигуру.
— Можно задать вопрос, который, боюсь, может быть болезненным для тебя?
— Почему на всех изображениях, где собраны все владыки, не хватает одного дома? Я знаю, что ты обратила на это внимание.
Он указывает когтем вверх на выщербленный пробел в росписи. Коготь поблёскивает в отсветах камина.
— Ты права. Многие не любят об этом говорить, а некоторые и вовсе откажутся тебе отвечать.
— Прости...
— Тише. Я расскажу тебе, дорогая моя. Таково было наше соглашение. Если ты будешь посещать мою библиотеку, я буду отвечать на твои вопросы. И ты, безусловно, проявила немалое терпение по отношению ко мне.
Самир поднимает когтистую руку и указывает на потолок.
— Вот ты видишь во всей красе мой величайший момент чистейшего идиотизма.
Судя по его тону, меня ждёт адская история.
Самир сжимает кулак, и я испускаю тихий вскрик удивления, когда картина внезапно оживает. Я и не осознавала, насколько выцветшими были краски, пока сейчас всё не начало восстанавливаться, обретая первоначальный вид. Расписное небо наполнилось звёздами, проступили бесчисленные детали изображения, о существовании которых я даже не подозревала.
Фигуры начинают двигаться, словно в анимации, но самое главное — недостающий фрагмент, который был выщерблен, начинает заполняться. Он восстанавливается — часть за частью — пока пустое пространство не заполняется изображением массивного чешуйчатого существа с оперением. Не совсем дракон, но и не совсем змей. Потрясающего бирюзового цвета. С гигантскими оперёнными крыльями сотни оттенков этого же тона. На голове существа были высечены символы, вырезанные прямо в кости его черепа и даже на опасных заострённых клыках.
— Великая Война. Моя Великая Война, — произносит Самир, пока существа на потолке сражаются в своей неспешной анимации. — Тысячи лет существовало семь королей и королев Нижнемирья, и мы правили в мире. Владыка Каел, Дом Пламени. Балтор, Дом Судеб. Келдрик, Дом Слов. Золтан, Дом Крови. Малахар, Дом Лун. Самир, Дом Теней. И Киту, Дом Грёз.
Каждый раз, когда он произносит имя, соответствующая фигура на потолке начинает двигаться.
— Мы царствовали над нашим живым миром, каждый управлял своими владениями. Важные вопросы решались голосованием. Это чувство равенства оскорбляло меня. Я желал править всем. Я хотел уничтожить остальных и занять своё место как единственный законный король всех домов. Всего Нижнемирья.
Самир рычит и снова сжимает кулак, но гнев, похоже, направлен внутрь себя не меньше, чем наружу.
Пока фреска оживает, кажется, что все остальные сражаются против Самира сообща, а он побеждает. Из земли вокруг него поднимаются скелеты и гниющие трупы, сражающиеся за него. Этот человек действительно был колдуном, как я и думала.
— Я был готов победить их всех, — говорит Самир, — править как единственный король. Но и этого было недостаточно. Я был оскорблён. Моё эго не желало успокаиваться. Но моя жажда абсолютной власти не была моей величайшей ошибкой.
Изображение Самира на потолке резко разворачивается и вонзает руку в сердце великого крылатого змея.
— То, что я был готов сделать ради достижения своей цели...
Оперённый змей беззвучно кричит в агонии, и я наблюдаю, как он рассыпается в прах.
Краски начинают снова выцветать, а участок потолка с изображением крылатого