— Стал уставать, наверное.
— Бедный мой, еще бы не уставать — работаешь день и ночь! — Эстелл взяла его за руку и повела в комнату. — Тогда я ни за что не буду тебя сегодня терзать разговорами о Сью, ты и так еле на ногах держишься. Обсудим все завтра утром. Согласен?
Лицо Лейна мгновенно переменилось, вымученная улыбка исчезла, и голос зазвучал почти официально:
— Я не вижу никакого смысла в том, чтобы продолжать вообще какие-либо дискуссии по поводу Сьюзен и ее группы. Что же касается меня, то чем скорее моя дочь расстанется с этой бандой молодых гангстеров, тем лучше.
— Твоя дочь? — переспросила Эстелл.
Не говоря ни слова, Джон бросился в комнату дочери, и Эстелл, еле поспевая за ним, бессильно молотила кулачками его широкую спину. Джон шумно вошел в спальню Сьюзен и, требовательно глядя в ее широко распахнутые от испуга глаза, заявил:
— Завтра утром я намерен сообщить в твою школу, что ты туда больше не вернешься. Как только я все организую, я перевожу тебя в частную школу, подальше от Спейспорта.
Дочь по-прежнему молчала, не сводя с отца глаз. Он круто развернулся, чтобы уйти, но в дверях стояла Эстелл…
— Ты сошел с ума? Что с тобой происходит? — Она уже кричала. Лейн вновь почувствовал себя ужасно усталым и спокойно сказал:
— Дай мне пройти, пожалуйста.
— Что ж, проходи. Из холла — налево, там спальня для гостей. И не вздумай входить в мою спальню.
— О’кей, — безразлично ответил Лейн. Эстелл посторонилась, пропуская мужа, и смотрела ему вслед, пока он не скрылся за дверями спальни для гостей.
Глава 26
Для многих жителей Спейспорта ночь тянулась медленно и тихо… В доме Джагеров, лежа с закрытыми глазами, как всегда, бодрствовал Бад. Его “мать” беспокойно ворочалась на кровати.
В особняке Саттеров мать Майка в накинутом на плечи халате, крадучись, спускалась по лестнице из спальни, провожая своего любовника Генри. Поцеловав его на прощание, она тихо прикрыла за ним дверь и так же, крадучись, поднялась к себе наверх… Проснувшийся Майк широко раскрытыми глазами глядел в темноту и прислушивался к шорохам за дверью. Услышав знакомый щелчок закрывающейся двери ее спальни, он безразлично пожал плечами и закрыл глаза. Скоро он уже спал.
В апартаментах Дэвидов неожиданно проснулся Ли и увидел серебристую полосу света, пробивающегося из-под двери. Он вылез из постели и чуть приоткрыл дверь: под ярким светом настольной лампы с книгой в руках сидела его мать. Вот она подняла тонкую белую руку и перевернула страницу, жадно углубившись в книжные слова. Стоявшие рядом с ней настольные часы показывали три часа ночи. Ли тихо закрыл дверь и вернулся в кровать. Скоро послышалось его ровное дыхание.
Глубокой ночью патрульные корабли спустились с высоты и низко кружили над городом. Сверхчувствительные приборы в заданном режиме брали пробы воздуха и почвы в поисках сигналов, характерных для К-энергии Но на экранах приборов не было ни единого сигнала. Великая ночь мира и спокойствия, и Земля все так же мерно вращается вокруг своей оси… Мягкие потоки воздуха несут прозрачные облака, и звезды тихо мерцают из-за обычных колебаний в атмосфере. Все нормально, как всегда. Забрезжил рассвет. С востока шел новый день, его свет потихоньку рассеивал туман над городом.
Джон Лейн встал под душ и резкой струей воды согнал с себя остатки сна. Через несколько минут, когда он, уже побритый и подтянутый, шел по коридору, за его спиной послышалось какое-то движение. Он остановился, не оборачиваясь, зная, что это Эстелл. Она стояла в дверях в легком халатике. Конечно, она уже не была той женщиной-ребенком, какой была десять лет назад, когда он отправлялся в экспедицию, но время пощадило ее, и сейчас, после сна, ее лицо было свежим и хорошеньким.
— Это — конец, Джон? — В голосе Эстелл прозвучала печальная нежность.
Лейн нетерпеливо дернулся: его всегда раздражали всяческие трагедийные интонации в разговоре. Пробурчав что-то невразумительное, он громко ответил:
— Конечно, нет, дорогая.
— Но что же все-таки с тобой случилось вчера? — Эстелл искренне недоумевала, — Еще за обедом ты был совершенно разумным и спокойным человеком и вдруг через какие-то пять часов превратился в настоящего безумца. В чем дело?
Глаза Лейна затуманились: он вспомнил, что когда-то в молодости он восхищался ее сообразительностью. Но теперь она доставляла ему мало радости, так как обычно приносила победу жене в словесных дуэлях.
— Я и в самом деле, дорогая, не желаю вступать с тобой в очередную перепалку, в которых ты всегда пытаешься хитростью взять верх, а я прилагаю все силы, чтобы избежать твоих ловушек.
— Но на этот раз ты попался в собственную ловушку, милый.
— Послушай меня еще раз. Все на самом деле очень просто. Я не верю и никогда не поверю, что сами дети могут воспитывать себя и других детей. А если я во что-то не верю, то ставлю на этом точку!
— Нет, не представляю, чтобы в этом было все дело. — Эстелл недоверчиво качнула белокурой головой. — Подростки воспитывают друг друга и младших ребят, они делают это по установленным правилам, как делали вчера, позавчера и без малого десять лет, когда такие, как ты, сорвались из дома и улетели в космос. Так что мне непонятно, что вдруг такое новое и неожиданное открылось для тебя именно сегодняшней ночью?
— Вполне возможно, что именно я — тот единственный, кто в состоянии трезво оценить весь этот бедлам с группами, — именно потому, что меня так долго не было.
— Что ж, — пожала плечами Эстелл, — неандерталец тоже, наверное, захотел бы вернуться в родную пещеру, если бы его вдруг перенесли в современный мир. Хорошо, давай действительно прекратим наш бессмысленный спор. Что ты намерен предпринять?
Лейн не отвечал, совсем по-детски обидевшись. Ему захотелось никогда больше не разговаривать с этой женщиной, но что поделаешь…
— Я собираюсь на работу, — сердито ответил он.
— Придешь домой обедать?
— Приду, конечно. Это и мой дом! Куда же мне еще идти?
— Можешь ли ты мне обещать, что не станешь предпринимать никаких действий, пока не поговоришь со мной? Я имею в виду действия, ведущие к серьезным неприятностям с группой.
После этих слов Лейну стало до смешного любопытно, к чему же и впрямь может привести этот дурацкий “суд” над ним? Но он с вызовом сказал:
— Что бы