В одной из своих записок непременный секретарь Академии С. Ф. Ольденбург пишет: «Академия вступает в третье столетие своего существования с твердой уверенностью, что она сможет еще более расширить и углубить свою работу во всесоюзном и мировом масштабе».
Никто не посягнет на работу Академии в области так называемой чистой науки, но конечно чем дальше, тем больше наше строительство будет вовлекать ее в свой мощный круговорот.
Ее бесценный научный аппарат, ее талантливый научный персонал – должны будут выполнять целый ряд важнейших практических задач действительно общесоюзного и даже мирового масштаба.
Затворница самодержавия освобождена. Быть может, многим академикам кажется, что это вовсе не свобода. Им привольно жилось в их золоченой клетке. Да, пожалуй, это не есть метафизическая свобода, которой, впрочем, и вообще-то не существует. Наша свобода есть освобождение от религиозных и буржуазных предрассудков, наша свобода есть освобождение от всяких мелочных пут классового, сословного национального характера. Недаром Лассаль говорил об естественном союзе ученого и рабочего. Нам нужна могучая и говорящая правду наука, а науке нужно государство или общество, способное полностью выполнять продиктованные подлинным знанием действительности принципы. Но воздухом этой свободы может дышать только здоровая грудь. Для иных эта атмосфера может показаться ядом.
Ведь буржуазным ученым так легко удалось связать свою науку и с религией от формального православия до всяких утонченных эссенций религиозно-философского порядка, ведь она так легко скользнули в розовую пропасть идеалистического миропонимания и всякого рода формализма. Ведь они так удобно покачивались в качалках всяких буржуазных софизмов, которые, защищая неравенства буржуазного строя, косвенно защищали и их привилегии!
Все те, кто сроднился с такими уклонами, почувствуют, что они разбиты в щепки и свободная наука пожрет их огнем своего истинно демократического и глубоко материалистического существа. Она всенародна, всечеловечна и поэтому не может не дружить с ведущим ко всечеловечности пролетариатом.
Она ненавидит всякую ложь, всякие пережитки старины, она мужественно провозглашает всю истину целиком, как она вытекает из правильного эксперимента и четной мысли. Академия Наук сумела сказать новой стихии с самого ее появления: «Я не противоречу тебе, я постараюсь жить с тобою, я постараюсь быть полезной тебе. Ты же, со своей стороны, пощади меня, отнесись ко мне с тактом; как только позволят тебе обстоятельства – позаботься обо мне, сохрани мои научные ресурсы, умножь их, как только сможешь. Тогда мы постепенно сольемся, мы обменяемся нашими дарами. Ты вольешь в меня твое мужество, твою энергию, ты вольешь в меня новые силы, новых Ломоносовых, которых породят нам фабрики и деревня. Я дам тебе бесчисленные сокровища знаний, я разрешу многие из задач, которые станут перед тобой, я помогу тебе сорганизовать научные силы вокруг твоей борьбы».
Вот что сказала Академия Советской Власти, которая ответила «All right! попробуем». До сих пор мы не раскаялись в этой пробе и думаем, что не раскаемся и впредь.
Александр Ферсман
Из речи «Пути к науке будущего»
Я хочу говорить сегодня о науке будущего. Не в фантастических кар тинах Уэллса, не в смелых полетах фантазии Жюля Верна хочу черпать я свое изложение. Будущее науки сокрыто от нас в глубине неведомых нам еще завоеваний человеческой мысли; у нас нет тех понятий и образов, которые будут уделом науки будущего, у нас нет тех слов, которые могли бы их выражать, раскрывая грандиозные, еще не понятные картины грядущего. Самый смелый полет фантазии современного человека не выйдет за пределы того мира понятии, в котором мы живем, и окажется детски-наивным в оценке будущей истории.
И тем не менее я хочу попытаться заглянуть в это будущее, поискать те еще неясные тропы человеческого творчества, которые к нему поведут. Я хочу в самом настоящем науки прочесть те черты, которыми наделено это будущее, которые несут на себе печать завоеваний мысли и духа – этого торжества человека и человечества в их вековечных исканиях. Пусть слишком смелой и дерзкой признают мою попытку. Я твердо верю в это торжество, хотя так грозны вокруг судьбы человека и так страшно за его будущее на перепутье истории. 15 миллионов убитых, свыше 10 миллионов искалеченных, около 500 миллиардов довоенных рублей погубленных ценностей, сгоревших в пожаре войны, выпущенных на воздух и уничтоженных варварскою рукою восставшего на родного брата человека. В грозной обстановке последней войны – не менее грозные очаги нищеты, голода, разорения, болезней. Там, на востоке, откуда так часто шла к запалу новая смелая мысль, откуда приходили так часто бурные потоки человеческих исканий, – новые грозные очаги, угрожающие целой культу ре: за три года до 95 миллионов заболеваний сыпным тифом, 2–3 миллиона унесла только эта болезнь, и не меньше жертв от холеры, оспы и других видов тифа. Костлявыми руками распространяется голод; уже 30 миллионов людей захвачены его властью, и с каждым днем все грознее раздвигается ужас голодной смерти, к весне угрожая 20 миллионам людей.
Александр Ферсман
И в то время, как раздаются призывы к братству и разоружению, в самые, казалось, искренние моменты Вашингтонской конференции – самыми жгучими и государственно важными вопросами остаются вопросы военной техники. Среди зарниц новых столкновений, среди нарушенного семейного очага и заката целых культурных наслоений, среди разбушевавшегося океана страстей человека, потерявшего все, что его красило в гор дом названии Homo sapiens, среди все осложняющейся и запутывающейся драмы великих народов – разве можно говорить о светлом торжестве науки, о победных путях человеческого духа? Да, я думаю, я уверен, что не только можно, но и нужно. Ибо, чем грознее тучи вокруг, чем ненастнее погода, тем больше должно быть приложено сил к тому, чтобы из противоречий жизни вывести человечество на свободный путь свободного развития. А на этом пути смогут оказаться спасительными только великие силы духа, научного творчества человеческого гения.
Когда на полях Бельгии и Северной Франции побеждали 45 корпусов германской армии, то их живую силу составляли, и мы это знаем, не столько дух железной дисциплины или сознание своего долга повиновения, сколько те 30.000 ученых химиков, которые создали великую химическую промышленность Германии, и бессильны были перед ними одухотворенные пламенною любовью к отечеству