Почему меня вообще это волновало?
Пару дней назад, заметив мой озадаченный вид, Бэлла Изольдовна позвала меня в ближайшее у офиса кафе. Она смотрела пристально и жадно, ожидая что я расскажу о своих переживаниях. И я рассказала о том, через что мне придется вскоре пройти и почему меня волнует как все пройдет.
— Семь лет — это не просто цифра, Лесь. — Кажется она имела в виду то время, что я была знакома с Русланом. — Это семь твоих дней рождений, семь его дней рождений, семь раз вы встречали новый год вместе, ходили к друзьям и семьям, выбирали подарки и мебель в дом, планировали будущее, ругались, мирились. Тебе еще нет и тридцати, а ты уже чуть больше четверти жизни была рядом с одним человеком и верила, что это навсегда.
Её голос был спокойным, но с каждым её следующим словом в горле рос ком, похожий на снежок, который катают по мокрому снегу дети, до тех пор пока тот не станет достаточно велик, чтобы стать основанием для снеговика или снежной бабы.
Семь лет.
Это так много и так мало. Мама с папой прожили вместе тридцать — еще больше, но что с ними стало? Папа в бегах из-за карточных долгов, и едва ли в ближайшее время вернется. А мама — одна, напугана, потеряна и совершенно бесполезна. Её было одновременно жаль и очень хотелось встряхнуть. Так как со мной поступила Наташа на той парковке. Взять за грудки, сжать сильно-сильно и крикнуть в лицо: “Очнись, мам! Я здесь, и ты мне нужна.”
Она обещала, что справиться, но пока не смогла.
Эгоистично ли с моей стороны ждать её поддержки? Да. Семь лет я не нуждалась в родителях, вспоминала о них не так часто, как могла бы это делать хорошая дочь. Но можно сколько угодно жить прошлым и жалеть о себе, потерявшей свой привычный комфорт и уют. А можно двигаться дальше.
Я осознанно хотела выбрать второе. Мама также осознанно верила в чудо, в котором папа вернется, а я прощу Руслана. В котором долги исчезнут ровно тогда, когда случатся первые два события. Но измена — не ранка от падения с велосипеда, подорожник не поможет. А деньги — не фантики от жевачки Love is… Не накопишь за пару месяцев.
— Что если я никогда не знала настоящего Руслана? — наконец произнесла я вслух самый пугающий для себя вопрос.
Он тоже крутился в моей голове уже некоторое время. Пелена злости и обиды прошла. Любовь и боль, так тесно переплетенные в узел сдавивший сердце, стали отступать. Чем больше я погружалась в юридические проблемы других — совершенно незнакомых людей, тем начинала явственнее видеть себя со стороны.
— Ты знала его, Олеся. Ты видела в нем все лучшее, так часто бывает когда мы любим. Возможно, что благодаря тебе он эти стороны смог в себе раскрыть. Ведь ваша жизнь не всегда была такой как последние полгода.
— Конечно нет. Мы были… счастливы.
Довольно долго, если быть искренней до конца.
Возможно, что каждому счастью отведен свой срок годности? Даже у крекеров он есть. Срок выходит, но они продолжают лежать на полке супермаркета, пока их не купят, или пока супервайзер не заметит и не отправит продукт на списание (или перенабивку даты). Вроде срок прошел, но все же хорошо, так почему бы не поставить пачку на полку снова?
Так и с браком. Счастье как будто уже ушло, но мы все жили вместе, нам было хорошо и интересно подталкивать друг друга вперед. Тянуть. Двигаться.
— А потом все изменилось? — спросила начальница.
— Потом я заболела.
Возможно это стало одной из многих причин, почему наш с Русланом мир стал рушиться, но все они потихоньку подбирались в точку отсчета и стартанули к цели сразу. Болезнь стала катализатором — той самой красной линией, за которой оказалась пустота. Пустота во взгляде, пустота в доме, пустота в душе и сердце, которое вдруг стало мне отказывать.
— Когда вы встречаетесь?
— Через пару дней, так что мне нужно собраться с силами и попробовать не облажаться. Толя говорит, что я излишне импульсивна, — я вздохнула, повертев чашку в руках.
— Он очень проницательный, — женщина улыбнулась. — Его место не здесь, раньше он жил в Питере, но приехал и остался ради Алены.
— Сестры? — удивилась я, а Бэлла Изольдовна кивнула.
Да, отношения у них были исключительно теплые, несмотря на едкие подколки и стёб, но, конечно, Щербинский за свою сестру встанет стеной и постарается уберечь от любой беды.
Неужели однажды не уберег?
У этого мужчины столько тайн и каждую мне хотелось узнать. Не сразу, постепенно. С ним было интересно общаться, хотя по большей части Анатолий был немногословен. Его сообщения были сухими, звонки короткими и деловыми. Но он был честен со мной — в моем деле Щербинский видел не благотворительный проект, а возможность достижения конкретных личных целей.
Я не знала каких именно. Пока не знала. Но мне казалось рано или поздно он сможет доверять мне и расскажет о том, что именно связывает его и Руслана. Скорее всего эта тайна не будет историей из разряда: “Мы вместе играли в волейбол и не поделили одну пропущенную подачу на вылет”, или “Состояли в одном клубе рыбаков, но я украл удочку Руслана, а потом врал, что не было такого”.
Там было что-то личное. Что-то принципиальное и задевающее не только мужское эго, но и самого человека, его человеческую сущность.
В тот вечер я вернулась домой и получив очередное сообщение от “Робота Толи”, как я его записала в своем телефоне, с вопросом о том, добралась ли я до дома, решила ему позвонить сама.
Его голос был уставшим и грубым. Он снова не поздоровался.
— Передумала разводиться? — насмешливо спросил он.
— Нет, но… — пауза оказалась слишком затянутой с моей стороны, и он повесил трубку. Я не стала перезванивать, понимая, что он не в настроении.
Ночью спала очень плохо, а утром привезли чемоданы с одеждой. Пришлось через нескольких знакомых передавать Руслану просьбу вернуть мои вещи. По крайней мере