— Стой, — окликнул напоследок.
И я не удержалась — повернулась на голос.
— Не уходи вот так, затемно, опять в пустоту, — попросил, отойдя от полки ближе к центру комнаты.
Мне хотелось расхохотаться отчиму в лицо, крикнуть — а что, что еще мне остается, кроме как уйти прочь из этого дома!? Ведь ты только что приказал катиться, хотя какой-то час назад просил остаться «подольше».
Но, я подавила истеричный порыв. Ни к чему она — истерика. За ней в обязательном порядке следуют слёзы, а унизиться еще больше — просто не было сил. Думаю, я не перенесла бы большего уничижения.
У каждого человека есть порог — черта, переступив которую, нет возврата. Граница сил, минув какую можно упасть замертво. Если не от боли, то от стыда.
Моей ахиллесовой пятой во все времена было достоинство, потому что кроме него в личности, в самой человеческой сути, больше ничего стоящего для меня не находилось. Поэтому очень болезненно воспринималось любое посягательство на гордость.
И сейчас я была раздавлена. Оказывается, когда об тебя вытирают ноги, это не пробуждает злости или ярости. Это бесконечно, бесконечно медленно, но неотвратимо верно — убивает. По крайней мере, так было со мной.
В прощальном жесте Даниила — словах, что уходить не стоит, мне виделась брезгливая жалость, и это была та самая черта, грань и граница. Еще слово, один взмах ресниц и я никогда не оправлюсь.
И, не смотря на все это, нашлись силы для ответа.
— Ничего, мне не привыкать.
— Что ты будешь делать? — нахмурился отчим.
— Переночую в гостинице, — сглотнув ком, ответила, мечтая поскорей убраться.
— Я не имел цели выставить тебя вон. Всего лишь сказал, что не намерен продолжать все то, что тянется между нами столько лет. Хватит, в конце концов, — нахмурился больше, — сколько можно продолжать эти бессмысленные действия. Еще, убираю слежку — знай, за твоей спиной больше никто не стоит.
«Всего лишь» — ха. Уже можно смеяться?
— Прекрасно, — кивнула я.
— Но, — с нажимом продолжил Данил, — я не указываю на дверь. Ты по-прежнему не чужой для меня человек. Останься.
Это ведь шутка, верно? Не может не быть ею. Остаться здесь? В качестве кого — приемной дочери? Какая ерунда.
Ни за что.
— Нет, — в подтверждение словам покачала головой.
И вышла. Вон.
На улице было ветрено и морозно, поэтому время пути к машине помогло слегка остыть. Охладить голову.
Остановилась у автомобиля, уперлась ладонями о крышу.
Все еще не верилось в произошедшее. Дышалось с трудом, рвано. Было такое ощущение странное — прострации. Будто со стороны за собой наблюдала.
Не ожидала, что не нужна Даниле, вот это удар, та самая пуля в рот.
Всё, что тогда имелось в моей жизни ценного — гордость и Даниил. Какая жалость, что первая — валялась оплеванная, после того, как второй — смысл существования, отказался, вычеркнув вон из сердца.
О, как вся эта белиберда высокопарно звучит.
Я ударила ладонями несколько раз, разблокировала дверь и завела мотор, уезжая прочь.
Он сказал «катись», и я покатилась.
Ни в какую гостиницу не поехала — миновала ее и пару других на большой скорости, не намереваясь задерживаться в этом городе.
В голове ожили голоса — обиды и здравого смысла. Они орали, перекрикивая друг друга, а я — следила за дорогой. На автопилоте, не иначе.
Чего ты ожидала? — патетично восклицал здравый смысл. — Бросила его, оставив жалкое письмецо на холодильнике, пряталась семь лет и воротила нос, а теперь вдруг — ни с того, ни с сего, решила вернуться. Забыла спросить — и правда, а нужна ли теперь? Вот зря не поинтересовалась заранее — сэкономила бы бензин.
Какого черта! — орала обида. — Как он мог! Как только посмел.
В тот момент я как никто понимала ту девицу, что выбежала сегодня из дома, задев плечом. В моей голове роились те же обидные слова, какие говорила она.
Конечно, он обижен и мстит, — продолжали роиться мысли, перебивая друг друга. Любой другой самолюбивый мужчина поступил бы если не так же, то весьма похоже.
Так продолжалось некоторое время — голова раскалывалась, дорога плыла перед глазами, дальний свет встречных автомобилей слепил, заставляя жмуриться.
Я устала. Так бесконечно устала от голосов в черепной коробке, от обиды и запоздалой злости. Он бессилия.
Почему кто-то спокойно меняет любовников, парней, мужей, не испытывая и десятой доли всех эмоций, от которых я схожу с ума? К одному мужчине — вот уже сколько времени.
Почему я — глупая дура, которая собственными руками разрушила будущее, вместо того, чтобы наслаждаться тем, что имела?
Почему у большинства людей есть второй шанс выстроить все заново, а у меня — нет?
Почему я сейчас здесь — в неуютной темноте, сворачиваю на автомагистраль, вместо того, чтобы нежиться в теплых объятиях любимого?
Как много риторических вопросов. Как сильно болит голова и жжет глаза от непролитых, горьких слез.
Господи, как все надоело.
Я выехала на прямую, как стрела, дорогу, и утопила в пол педаль газа. Уши заложило от скорости, а по щекам таки полились колючие слезы.
Защекотали кожу, и я утерлась плечом, на мгновение, отпустив руль.
Машина слегка вильнула, я испугалась — самую малость, но ухватила колесо слишком резко, поспешно. На скорости, от которой придорожные пейзажи сливались в неразличимые полосы, автомобиль повело от неосторожного витка.
И тот час перед глазами замелькало: усеянное звездами небо, несколько раз поменялось местами с асфальтом. Последней мыслью, что мелькнула в сознании, была шоковая: не может быть.
* * *
— Что? — я закричала и дернулась всем телом, больно ударившись обо что-то твердое спиной и затылком.
— Тише, — послышался знакомый голос.
Я в неверии распахнула глаза и уставилась в прозрачно-голубые напротив. Дрожащие пальцы выскользнули из чужих шершавых ладоней.
Огляделась.
Сбоку находился ночник, занавешенный вафельным полотенцем, комнату окутывала полутьма.
На улице — вместо привычного уже морозца, царила влажная, промозглая осень. Выглянув в окно, отметила моросящий дождь, не дающие света фонари вдоль дороги. Вокруг была ночь, почти утро — часа четыре.
— Как? — хрипло выдохнула, силясь унять дрожь, боль, неверие.
Руслан улыбнулся.
— Это будущее, Мирослава. То, что случится, когда ты выберешь любовь к своему отчиму, — он кивнул на монету, которую я сама положила нужной стороной кверху.
— Не может быть, — в абсолютном шоке покачала головой.
Существо, сидящее напротив, грустно улыбнулось.
— У