— Какой именно дом, государь, осмелюсь спросить? — задал он вопрос.
— Такой, чтобы в нем могло жить триста человек, — ответил я. — А лучше пятьсот.
— Не бывает таких домов! — уверенно заявил он. — Это целый дворец.
— Дворец у меня уже есть, — терпеливо ответил я. — Теперь требуется доходный дом. Ничего особенного. Пять этажей, подведенная вода, отхожие места и площадка, чтобы дети играли. Построить нужно квадратом, выход через ворота.
— Бедноту селить? — задумался Анхер. — Чудная затея, но построить можно, государь. Когда должно быть готово?
— К восходу Семи сестер, — ответил я.
— Полгода? — задумался тот. — Даже меньше… Целиком не успею, только если разбить стройку на несколько этапов.
— Годится, — сказал я. — Макет мне принеси.
— Хорошо, — склонился тот. — Будет исполнено, государь.
Я потягивал глинтвейн и довольно щурился. Доходные дома — это же золотое дно. Марк Красс не даст соврать. Энгоми расползается во все стороны и скоро превратится в огромного, разбросанного на несколько квадратных километров монстра. Это случится сразу же, как только я вновь разрешу селиться здесь прибывшим. Сейчас они мне тут, в свете ожидаемой катастрофы, совершенно без надобности. Не прокормить их всех. Кстати… Я позвонил в колокольчик.
— Государь! — Тарис склонил голову, войдя ко мне в кабинет.
— Я забыл тебе сказать, — поднял я палец вверх, — всех лишних людей выселяй из Энгоми без жалости. Всем игемонам провинций Кипра и старостам передать, чтобы пришлых в общины больше не принимали. В столице останутся жить только те, кто знает ремесло и имеет постоянную работу. Остальных вон. На путину набирать теперь сразу на островах. Через пару-тройку лет всех каторжных простим именем Сераписа Милосердного и отправим по домам. Клеймо им на руку ставьте. Таким на Кипр ходу больше не будет.
— Большой голод ждем, государь? — осторожно спросил он и как-то странно замялся.
— Ждем, — коротко ответил я. — Ты что-то хотел?
— Да, государь, — улыбнулся он. — Ханно изловили, который жульничество на наших складах провернул. Я тебе про него рассказывал.
— Излагай! — я поудобней устроился в кресле. Мне сейчас хорошо. В камине трещат дрова, а по жилам бежит приятное тепло. Так почему бы не послушать…
* * *
Незадолго до этих событий.
Безымянный вышел из затхлой, пропахшей острым бабским потом духоты и вдохнул свежий воздух всей грудью. За спиной осталось шумное веселье, хохот пьяных шлюх и стук деревянных чаш. В Босяцкой таверне ночь была тем временем, когда все самое интересное только начинается. Люди бедные, но честные уже выпили свое, поиграли в кости по халку за кон, да и пошли себе спать. Им ведь на работу завтра. А вот люди нечестные только потянулись на огонек. Мало их осталось после того, как сиятельный Тарис почистил предместья, но зато те, кто остался — не люди, звери лютые. Злые и хитрые, как матерые волки. Их на такую вонючку не взять. Тут почти у всех какие-никакие дома есть, жены, дети и работа для вида. Коли за руку не поймали, то не за что господам охранителям придраться. Неудачники да, в рудниках исчезают. Вон, как те, кто на рынке кошели резал. Людишки говорят, на кого-то из небожителей нарвались. Дворцовая стража их вязала. Там такие морды, что ни с кем не спутать. Чисто быки, как будто их одним мясом кормят.
— Погонял драхмы по столу, пора и домой, — Безымянный сплюнул через обширную прореху в зубах. — Рассвет скоро, ворота вот-вот откроют.
Молодой был когда-то, горячий, чуть что с кулаками бросался. А зубы, как выяснилось, это не волосы, они снова не отрастают. Вот поэтому тот, кого звали когда-то Хепа, улыбается редко, а говорит тихо, едва шевеля губами. Впрочем, он свое старое имя давно забыл, беря себе по надобности новое. Неподалеку, в Гадючьем углу — так прозвали острые на язык горожане улицу Владычицы, повелительницы змей, — у него имеется неплохой домик, подаренный в награду за ликвидацию предателя в Ассирии. Там он и жил уединенно, деля крышу с немногословной рабыней, которая была ему и служанкой, и кухаркой, и наложницей.
Всем его жизнь была хороша, кабы не две вещи. На денежные задания его не шлют, ибо приметен сильно, и на игру он оказался слаб. Почти все свое немалое жалование он оставляет здесь, будучи не в силах встать из-за карточного стола, пока не сольет все, что лежит в кошеле. Боги еще не лишили его разума окончательно, он не играет в долг, но навар, взятый когда-то вместе со сгинувшим без следа Магоном, уже давно перекочевал в бездонные карманы сидонцев, сидевших в потайной комнате за стойкой. Туда нет ходу посторонним. Там играют только по рекомендации, и играют по-крупному. Случайно туда забредают лишь пьяненькие купцы из приезжих, да и то их в этот гадюшник ведут прикормленные сидонцами шлюхи.
— Да где бы драхм спроворить? — простонал Безымянный, которому жизнь теперь казалась серой и тусклой, совсем не такой, как еще полчаса назад, когда он сидел за столом. Тогда она била разноцветными фонтанами эмоций, каких не получить больше нигде.
Идти на новое дело ему не с кем. Двое олухов, что были при нем, погибли на улице странной смертью. Видно, на кого-то уж очень лихого нарвались. Одному череп проломили, а второй поймал спиной метательный нож. И вот с тех пор он один. Да и ладно, все равно дела настоящего пока не видать. Резать людей за медяки Безымянный не станет, не его это уровень, а бесподобная, беспроигрышная, как казалось поначалу, тема с поддельными накладными сыграла лишь единожды. Он локти себе кусал. Такие деньги ушли! Еще три-четыре таких кражи, и он мог бы уйти на покой, окруженный тремя-пятью красавицами. Хотя… кому он врет! Никуда бы он не ушел, потому что азартен сильно. И бабы ему не особенно нужны, он к ним равнодушен. Удовольствие от игры, любой игры, куда выше, чем от их фальшивых стонов. Безымянный получает истинное наслаждение только тогда, когда переигрывает человека выше и богаче, чем он сам. Не было в его жизни дня лучше, чем тот, когда сам Господин моря, живой бог, почти что проиграл ему жизнь.
— О, горе мне! Горе! — на