— Благодарю, Иван Карлович.
— Если вам всё понятно, Михаил Дмитриевич, то не буду вас больше задерживать.
— Всё ясно. Но у меня есть две просьбы.
Корш вопросительно поднял бровь.
— Во-первых, могу ли я допросить тех подпольных артефакторов? Есть у меня подозрения, что они были связаны с покойным управляющим.
— Хм… Ну, попробуйте, я позвоню, чтобы вам оказали содействие в полиции. А второе?
— Мне нужны серийные номера того малахириума, что были у них изъяты. Хочу проверить, как он к ним попал.
— Серийные номера? Вы потратите кучу времени, чтобы найти в архиве записи по ним. К тому же, их там может просто не оказаться, если малахириум они достали не в Туле. Впрочем, попробуйте, если хотите. Быть может, вам и здесь повезёт.
Я простился с Коршем, заверил, что всё сделаю в лучшем виде, и дворецкий проводил меня к выходу из особняка.
— Время позднее, Михаил Дмитриевич, я могу приказать подать вам коляску, — предупредительно предложил дворецкий.
— Не стоит. Район здесь тихий, а мне хочется прогуляться перед сном. Да и идти мне всего четверть часа.
Я вышел из особняка и не спеша двинулся домой.
Глава 3
Прогулочка
Ночь стояла тёплая, в воздухе витал неуловимый запах цветов, а в небесах над головой плыл величественный Млечный Путь. И только Захребетник, на которого напала болтливость, не давал насладиться прогулкой.
«Очень хорошо! Это ты удачно поужинал, — громогласно бухтел он у меня в голове. — Ты хоть понял, что произошло? Ай, ничего-то ты не понял. Корш оценил тебя как полезного человека. Не зря ты по складу бегал и стрельбу устраивал».
— Ну, оценил, что тут такого?
«Он и просвещал тебя не просто так. Будь ты простым сотрудником, он бы тебе так не расписывал политические нюансы. А значит, что?»
— Что? — спросил я ехидным тоном. Но Захребетник не обратил внимания на интонацию.
«Значит, он думает взять тебя в свою команду».
— В команду по лапте или домино?
«Ты дурак или прикидываешься? В команду своих людей, естественно. У руководителей такого уровня всегда есть группа тех, на кого они опираются. И тянут этих людей за собой в кильватере, обеспечивая карьерный рост. Прямо замечательно, что мы с тобой сумели его заинтересовать».
— Слава богу, а то я в лапту играть не умею, даже не знаю, что бы и делал. А тут всего лишь подпоркой служить надо.
«Да ты издеваешься!»
Захребетник разразился длинной тирадой на незнакомом языке, судя по интонации — весьма и весьма ругательной.
— Ага, — я рассмеялся, — именно что издеваюсь. Не только тебе можно глумиться.
«Тьфу на тебя! Всё настроение испортил».
Он демонстративно замолчал, но надолго его не хватило.
«Что планируешь с фальшивым малахириумом? Думаю, надо начать с эксперта, а затем…»
— Слушай, ты не мог бы помолчать, а? У меня выходной, в конце концов, о работе завтра буду думать. И вообще, не порть мне вечер, дай прогуляться спокойно.
«Ладно, так и быть, пользуйся моей добротой. Но раз уж мы гуляем, давай к реке свернём. Что-то мне на воду хочется посмотреть».
Ноги сами понесли меня в сторону набережной, но я не стал ругаться с Захребетником. Мне всё равно, где гулять, а спорить с голосом в голове дело неблагодарное.
Набережной здесь, конечно, не было, но вид на реку открывался отличный. Мы постояли, глядя на тёмную воду, а потом Захребетник поднял голову и не мигая уставился на яркие звёзды.
«Ты бы знал, — неожиданно глухо сказал он, — как там красиво. Бесконечное множество миров, один другого прекраснее. Великая пустота, наполненная одновременно светом и темнотой. Только там можно быть по-настоящему свободным, видеть настоящую красоту и ощущать всю грандиозность замысла вселенной».
— Так что же ты не там, а сидишь здесь, внутри меня?
«Думаешь, мне всё это прям доставляет удовольствие? — Захребетник с горечью усмехнулся. — Нет, Михаил, уж поверь мне — быть подселенцем внутри тебя не такая уж радость. Твоё тварное тело иногда просто бесит своим несовершенством. А внутренние процессы? Я ведь вижу их все! Думаешь, мне интересно наблюдать, что происходит у тебя в кишечнике? Поверь, это не слишком симпатичное зрелище».
Я закашлялся от таких откровений, а Захребетник продолжал то ли жаловаться, то ли возмущаться.
«Но это ладно, что естественно, то не безобразно. Знаешь, что самое дурное? Нет, не знаешь, откуда тебе, обычному смертному. Но я тебе расскажу, чтоб ты знал!»
Он распалялся всё больше и больше, а в его голосе проскальзывали истерические нотки.
«Это невозможно — жить в тварном мире! Мне, высшей сущности, быть запертым в белковом теле, словно узник! Ты не можешь понять, человече, что это значит — ютиться в твоём несовершенном разуме. Словно тебя запереть в кладовке, где можно спать только стоя, и дать подглядывать вовне через крохотную щёлочку. И это мне, способному в мгновение ока пронзать пространство между звёздами и планами бытия. Жалкий огрызок твоих чувств не может сравниться с тем, что я мог видеть настоящим зрением. Я умею разрушать целые миры щелчком пальцев, но вынужден бить нечестивцев плотскими руками. Как думаешь, каково это, а⁈»
Он уже не говорил, а кричал, и слова отдавались эхом у меня под черепом.
«Но знаешь, что хуже всего? Нет, откуда тебе. Хуже всего то, что тварное человеческое тело неподходящее вместилище для подобных мне. Твои чувства, цвета, запахи, вкус пищи и даже прикосновения — они преломляются в твоём несовершенном разуме и ударяют мне в голову, словно самогон молоденькой курсистке. Как пьяный, я мелю какую-то ерунду, творю дичь и не могу остановиться. Можешь представить⁈»
Честно говоря, мне даже стало жаль его. То-то, я думаю, он порой ведёт себя странно.
— Слушай, если ты так страдаешь, может, нам разорвать договор? Вернёшься к себе, где ты там обитаешь, и не будешь мучиться.
«Ага, прямо сейчас. — Захребетник внезапно успокоился. — Я здесь, чтобы выполнить нечто. Вернее, мы должны. И пока этого не сделали, договор будет действовать. Всё, хватит пялиться на речку, идём домой».
Он замолчал, но я чувствовал, как