Это его, ебучая, заслуга. Он должен испытать на себе, каково это — быть загнанным в угол кем-то, кто сильнее него.
Но он не заслуживает смерти. Мы уже достаточно убили за всю жизнь.
Судя по тому, каким образом Тень обхватывает шею Джонни, он сломает ее через несколько секунд.
— Я сказал. Отойди на хрен, — выдавливаю я из себя. Когда он крепче прижимает Джонни к себе, я хватаю Тень за руку и отталкиваю его назад. Друг бросается в мою сторону. Я смотрю ему в глаза, не мигая и не двигаясь.
Тень — подпольный боксер. Его удар — не шутка, но я готов принять его, если это выведет его из режима убийства.
Его кулак замирает в сантиметрах от моего лица. Тень моргает, и роботизированный взгляд медленно исчезает. Цвет возвращается к его щекам. С протяжным вздохом он опускает руку и делает шаг назад.
— Блядь. Виноват.
— Это «Омега» виновата, — говорю я.
Если бы нас не заставляли принимать этот ядовитый наркотик с раннего подросткового возраста, мы бы не превратились в машины для убийства, которые понимают только язык крови и насилия.
Мой взгляд устремляется на Джонни, который пытается уползти. Он замирает и поднимает руки вверх.
— Клянусь, я ничего не делал. Ну же, у нас перемирие, так что...
— Заткнись, таракан, — Тень помассировал виски. Симптомы ломки. Скоро они начнут проявляться и у меня. — Еще одно слово, и я вырву тебе язык.
Джонни сжимает губы в линию, но при этом громко сглатывает.
Я приседаю перед ним и берусь за запястье, которое чуть не сломал ранее. Мой тон звучит спокойно, когда я сдавливаю его.
— Больно?
Лицо Джонни искажается от боли, но он судорожно трясет головой.
— Передай сообщение президенту Джо, если он еще слушает тебя, — я продолжаю сжимать его запястье, пока его лицо не краснеет, а шрам не становится уродливо блекло-белым. — Если кто-нибудь из вас еще раз сунется на нашу территорию для продажи этих мерзких наркотиков или будут приставать к девушкам в «Ле Салун», я сожгу всю его контору дотла, — я улыбаюсь. — Понятно?
Его голова качается вверх-вниз. Страх в его глазах и дрожь в теле взывают к той части меня, которая не в себе. Мое зрение застилает красная пелена, как будто в мои вены впрыснули дозу «Омеги».
В голове мелькают пятна крови.
Убить.
Ты ничего не стоишь, если не убиваешь.
Я закрываю глаза и стискиваю зубы. Желание, стремление пролить кровь так велико. Еще больше капель крови плещется за моими веками.
Капля.
Капля.
Капля.
Я не тот человек.
Больше нет.
Мне надоело быть омеговской марионеткой.
Надоело смотреть, как умирают люди, которых я считаю семьей.
Мои глаза открываются, и красный цвет исчезает из поля зрения.
Испуганный взгляд Джонни встречается с моим, но он жив.
Я поборол гипноз «Омеги».
Пусть и частично.
Я дергаю запястье, и кости трещат под моими пальцами.
Джонни воет от боли. Тень ухмыляется, продолжая массировать виски.
— Это чтобы напомнить тебе о необходимости держать руки при себе, — я отбрасываю его вялое запястье и встаю.
Мы должны вернуться в «Ле Салун», пока ситуация не стала еще хуже. Я не смогу контролировать приступы Тени, если не справлюсь со своими собственными.
Тень пошатывается, когда мы выходим из тупика. Я почти протягиваю руку, чтобы поддержать его, но он ненавидит это.
Мы все боремся по-своему. Здесь нет места для жалости друг к другу.
— Мы будем пить сегодня? — спрашивает он, как только мы оказываемся в моей машине. — Алкоголь — это единственное, что поможет мыслям в моей голове не звучать, как гребаная скорая помощь.
— У Кайла день рождения, — я сворачиваю на главную улицу. — Он устраивает частную вечеринку в клубе.
— Слава богу, — губы Тени подергиваются. — Кайл — счастливый придурок, раз знает свой возраст и даже дату рождения.
А мы не помним, потому что один из побочных эффектов «Омеги» — ретроградная амнезия. Мы почти ничего не помним из своей жизни до того, как нас похитили в «Преисподнюю» и превратили в машины для убийства.
Я помню только несколько фрагментов, связанных со встречей с Тенью. Нам было лет по десять-одиннадцать, и его избивали головорезы постарше. Несмотря на свое огромное боксерское тело сейчас, раньше Тень был тощим ребенком. Я не смог усидеть на месте и бросил в бандитов камень. Затем нас с Тенью стали бить одновременно. Туман спасла наши задницы, крикнув: «Полиция!»
Она всегда была самой умной среди нас.
С того дня мы втроем были одной командой. Это одно из немногих моих воспоминаний, сохранившихся до «Омеги».
— Хорошо, что у нас есть этот маленький засранец, чтобы считать наш возраст, — продолжает Тень. — Сколько ему лет исполняется в этом году?
— Двадцать четыре.
Он почесывает голову, словно в глубокой задумчивости.
— Его приняли, когда ему было сколько? Шесть?
— Пять, — мои губы поджимаются в отвращении от того, в каком состоянии он прибыл. Кайл был маленьким и плаксивым, и его не следовало брать таким юным.
— Ты стал его наставником, когда нам было около семнадцати? Так что сейчас нам, наверное, тридцать пять или тридцать шесть. Но ведьма Туман намного старше.
— Нет, не старше, — я качаю головой. Тень считает своим долгом раздражать Туман до чертиков.
— Погоди-ка, блядь, минутку, — его глаза расширяются. — Значит ли это, что мы приближаемся к кризису взросления?
— Ты имеешь в виду кризис среднего возраста?
Тень нахмурил брови.
— То же самое, черт возьми.
— Нет, это не так.
Но раз уж он снова смешивает идиомы, то, похоже, ему лучше. Никаких серьезных симптомов отмены. Мои плечи расслабляются.
Телефон вибрирует. Я бросаю взгляд на устройство, и мое тело снова становится напряженным.
Аид. Глава «Преисподней» и нашего долбаного ада.
Улыбка исчезает с лица Тени, когда я нажимаю «принять».
— Призрак, — в трубку проникает холодный, чопорный тон Аида. Я почти представляю, как он закуривает сигару и откидывается на спинку коричневого кожаного кресла в своем кабинете. — Продержите фирму в рабочем состоянии еще несколько месяцев. Возникли осложнения. Моему другу потребуется некоторое время, чтобы вернуться.
Я крепко сжимаю руль. Его друг и один из партнеров, Оуэн Грин, — отморозок, которого поймала полиция, но которому нужно, чтобы его нелегальный наркобизнес функционировал, даже пока он за решеткой.
Чтобы отправить нас на тот свет, Аиду достаточно было просто дать денег. Он готов продать свою и наши души дьяволу за деньги.
Собственно, уже продал.
— Все хорошо, — говорю я самым спокойным тоном, на какой только способен.
Как будто у Аида