Его выводят в коридор для «нескольких слов прессе». Я иду следом — не напористо, с достоинством человека, который умеет ждать у дверей кабинета с резным стеклом. На нас летит запах холодной улицы и крахмальной рубашки. Он оборачивается, быстро, как будто провёл черту маркером:
— Там мои? — показывает на складной платок в моём пальто.
— Твои, — улыбаюсь. — Как и я.
Он смеётся глазами. Наклоняется — почти невидимо — касаясь щекой моей височной кости.
— Спасибо, — шепчет. — Что дождалась.
Ну что ты. Я не дождалась — я была рядом. Мы вместе. Мы — это и есть «дошли».
Возвращаемся в зал. Его усаживают за «стол президиума». Рядом — люди, чьи фамилии мы раньше произносили как географию: «центр», «совет», «управление». Они наклоняются к нему, говорят быстрыми кусочками: «комитет», «повестка», «финансирование», «наша позиция». Он отвечает так же — ровно, ясно. Я попиваю воду из тонкого пластикового стакана и вдруг вижу — у него дрожит указательный палец на блокноте. Самую каплю. Это его единственная выданная слабость за вечер. И я знаю: он волнуется не из-за формулировок. Он боится оступиться. Он всегда боится оступиться и не имеет права. Так он считает. И мне хочется положить руку ему на плечо и сказать старое, домашнее: «Ты человек, и я рядом. Ты дома и боятся нормально».
После официальной части начинается «приём». Слово смешное, а по сути — бутерброды в золочёных рамах. Девушки разносят канапе, чоканье бокалов похоже на звуки детской ксилофонии. Тимур ловко перемещается от группки к группке — как танцор по размеченному паркету: шаг, поворот, пауза. Я стою рядом, и меня представляют: «Виктория». «Супруга». «Опора». И это слово ровно ложится мне на ключицы: я действительно опора. Я люблю быть ею. Это — моя профессия по жизни.
— Ну что, — Лера подпрыгивает, — фото втроём?
Мы встаём у баннера. Фотограф ловит ракурс. Щёлк.
На снимке — трое. Девочка, у которой впереди сцены и съёмки. Мужчина, у которого впереди комитеты и встречи. И женщина, у которой впереди — выздоровление. Тоже работа, между прочим.
— Можно я потом заберу плакат? — спрашивает Лера у кого-то из организаторов. — Для дома.
— Зачем? — улыбаюсь.
— Для памяти. — Лера скатывает с моих плеч невидимую пылинку. — Это же наш вечер.
Наш — да.
Мы выходим на крыльцо. Вечер пахнет мокрым асфальтом и гудками такси. Люди курят, смеются, спорят, обещают перезвонить. Тимур на секунду останавливается, как будто слушает город. Его рука на моей — тёплая, уверенная.
— Поехали домой, девочки? — спрашивает он. — У нас теперь много дел.
— Поехали, — говорю я. — Я испеку шарлотку.
— И выложим фото, — добавляет Лера. — Пусть знают.
Мы садимся в машину. По радио передают новости — дежурная сводка, чуть вторя нашему вечеру. Машина везёт нас по проспекту, окна отражают гирлянды. Я откидываюсь в кресле, чувствую усталость в костях, как звук далёкого поезда. Но это правильная усталость, заслуженная. Мне хорошо. Я дотрагиваюсь до его плеча.
«Молодец» — хочу сказать, и не говорю. Он знает.
Он всегда всё знает, когда дело касается цели.
Я смотрю в тёмное стекло. Там отражаемся мы: трое, как маленькая партия в полном составе. Семья, у которой всё получается. Впереди — больница, процедуры, контрольные точки. Впереди — депутаты, переписки, распоряжения. Впереди — Лерина сессия и первый подиум. Всё смешивается и складывается в один ясный узор. Я вдыхаю, тихо, чтобы не расплакаться.
И думаю:
Жизнь — это лестница.
Сегодня мы на площадке.
Отсюда виден верх.
И никому из нас не страшно.
ГЛАВА 2
ГЛАВА 2
Неделя. Шум стих, ленты убрали, баннер отвезли в штаб.
Мы — на вилле под лесом. Сняли на выходные. Тихо, воздух пахнет хвойной смолой и мангалом.
Свои. Без детей.
Лида с Федя, Антон с Наташей, Гордей с Мариной. Музыка фоном, лед в ведёрке, пледы на креслах.
Мне сорок шесть. Платье элегантное, тёмное. Волосы собраны. Тимур держит меня за талию — привычно. Он в рубашке, без галстука. Расслабленный, но глаза быстрые — переглядывается, отвечает, слушает. На нем теперь всё сидит «как на человеке при должности», и это смешит и трогает.
— За именинницу! — кричит Антон.
Чокаемся. Лёд в бокалах звякает.
Марина подвигается ближе, понижает голос:
— Слушай, а ты не нервничаешь?
— Из-за чего?
— Теперь вокруг него толпа будет. Женщины, фотки, сторисы, журналистки с глазами «помогите с комментарием». Провокации всякие.
Я пожимаю плечами.
— Не впервой. Он всегда на людях. Это мой Тимур. Я ему верю.
— Прям «верю-верю»? — поднимает бровь.
— Прям так, — говорю. — Если что — сама разберусь.
Лида подслушивает, кивает:
— Наши мужики под присмотром. Расслабьтесь.
Смеёмся. Легко.
Тимур рядом уже с Федей — что-то чертят пальцем на экране планшета.
— Вот здесь проект, вот здесь сроки… — привычный его тон.
Потом ловит мой взгляд, моргает: «как ты?» Я показываю большой палец.
Всё норм.
Антон стучит ложкой по бокалу:
— Народ, тост, пока шашлык не сгорел.
Становится тихо. Тимур выходит на середину террасы. Говорит просто, без пафоса:
— Ребята, спасибо, что вы с нами. Всё, что случилось — это не «я», это «мы». — Обводит взглядом. — И отдельное «спасибо» Вике. Если бы не она, я бы сломался где-то между ночными сменами и дурацкими собеседованиями. Она держала дом, меня, планы, наши провалы. Вик, с днём рождения. Ты — опора. Без тебя ничего бы не вышло. Люблю.
Он поднимает бокал. Глоток. Ко мне — и целует в висок.
Все хлопают, кто-то свистит. Я улыбаюсь; внутри тепло и спокойно. Лида шепчет:
— Красиво сказал.
Марина закатывает глаза, но тоже улыбается:
— Ладно, беру слова назад.
Идём к столу. Мясо готово, овощи шипят, кто-то спорит про отпуск, кто-то обсуждает ремонт. Я ем понемногу, запиваю водой. На секунду темнеет в глазах — думаю, от усталости. Сажусь, ровно дышу. Проходит.
— Вик, ты как? — Наташа подсаживается.
— Нормально. Просто жарко.
— Пойдём к бассейну, там ветер.
Идём. Садимся на край. Слышу смех, звон бокалов, капли по плитке. Холодно в ступни — приятно.
Лера пишет: «Еду уже мам». Отвечаю: «Ждём».
Возвращаемся