На мягкой бурой земле лежал букет Доркас. Бархатцы, означающие горе. Асфоделус – сожаление. Ива и кипарис – траур. Он уже увядал. Лилит всю свою жизнь стремилась к свету рампы, а теперь…
– Как там Берти? – тихо спросил Оскар.
Я покачала головой.
– По-прежнему просыпается в слезах.
– А Доркас? Филип?
– Не думаю, что они когда‑нибудь снова решатся пойти в театр.
Зазвонили колокола. Ветер всколыхнул деревья. Лучик света поиграл на надписи с именем Лилит и снова исчез.
Оскар смотрел на меня.
– А ты? Ты вернешься в театр?
Из глаза у меня выкатилась слеза. Для меня было просто немыслимо представить себе пьесу без участия Лилит. Так же, как и то, что лето должно было закончиться, а «Меркурий» снова открыться, как обычно. Неужто трех смертей на протяжении одного года недостаточно, чтобы закрыть любой театр?
– Нам нужно что‑то есть. Но не знаю, захочет ли вообще миссис Дайер оставить меня. Какой ей теперь от меня толк?
Оскар присел рядом со мной и обнял одной рукой за плечи. Другие скорбящие подходили и удалялись на правильную сторону церкви. Приунывшие невесты с букетами лилий, растерянные дети, втиснутые в свои лучшие воскресные одежды.
– Я все равно думаю, что это они, – проворчал Оскар. – Миссис Дайер и Джорджиана. Лилит даже не должна была быть похоронена здесь, ее убили.
Я, конечно же, рассказала полицейским о том, что Джорджиана находилась в бутафорской, а также о выходках миссис Дайер. Мне пришлось им рассказать и о поведении Лилит. Не один свидетель видел, как я в тот вечер бегала вокруг сцены и вещала о том, что Лилит представляла опасность для себя самой. Мои же действия и помогли вынести вердикт.
– Мне хочется верить, что это было убийство. В самом деле хочется. Потому что, если это было самоубийство… я должна была его предотвратить. – Я протяжно и прерывисто всхлипнула. – Если Лилит убила себя сама, то в этом виновата я.
Оскар обнял меня. Эвридика заскулила и ткнулась носом мне в ухо.
– Ты не виновата, – с нажимом заявил Оскар. – Виновата эта сука Джорджиана. Она ни перед чем не остановится. И ты сама сказала: у миссис Дайер в голове не все дома. Это они убили Лилит.
Я постаралась вытереть слезы.
– Но полицейские сказали…
– Полицейские, – усмехнулся Оскар. – Что они знают? Миссис Дайер могла заплатить одному из детективов. Все это могла сделать она, Джен. Она могла столкнуть Сайласа, довести до отчаяния Энтони. Где она была в момент их гибели?
Я прислонилась к Оскару. Даже летом от него пахло краской.
Я находилась там, когда погиб каждый из них, чувствовала, как что‑то происходило в театре, отравляя сам воздух. В «Меркурии» веяло каким‑то злом. Могла ли одна только миссис Дайер быть всему виной?
– А ты не думаешь… Это не может быть связано с часами?
Оскар не поднял меня на смех. Он погрузился в раздумья, отщипывая травинки.
– В тех часах определенно что‑то есть. Кажется, что владеющие ими люди получают все, чего желают. Но если миссис Дайер и подослала кого‑нибудь убить Лилит, то зуб даю, это была Джорджиана, а не Мельпомена.
У меня затекли ноги, и муравьи ползали совсем рядом, но уходить не хотелось. Как я могла вернуться домой, где из окна был виден пустой особняк Лилит?
Эвридика плюхнулась на землю и подняла свои преданные карие глаза на могильный камень Лилит. «Лили Фицуильямс».
Шеф не спрашивал моего мнения насчет памятника, но мне нравилось думать, что я знаю, почему он решил написать именно так. Лили Фицуильямс – нелюбимый внебрачный ребенок вполне мог умереть, как любой другой человек, но убить легенду, подобную Лилит Эриксон, было невозможно.
Она продолжала жить, став бессмертной. Мифом, вроде Мельпомены.
* * *
Несколькими днями позже пришло письмо. Мне понадобилась вся моя воля, чтобы не смять его и не швырнуть в камин. Но я не могла уйти от неизбежного – рано или поздно мне пришлось бы встретиться с миссис Дайер.
Я искренне не понимала, что хотела услышать от нее. Мысль о возвращении к прежней работе после смерти Лилит воспринималась как приговор. Хотя как бы я поступила, если бы миссис Дайер объявила, что больше во мне не нуждается? Даже если бы удалось найти новую работу, она вряд ли позволила бы мне оплачивать дом. У Берти и без того были синяки под глазами из-за постоянных кошмаров, а вскоре ему предстояло столкнуться с суровым миром шляпной фабрики. И мне не хотелось говорить ему, что придется уехать из дома. Прежде всего, большой глупостью с моей стороны было полагаться на милость миссис Дайер в такой степени, следовало понимать, что это не будет длиться вечно. Мне, как и Грегу, в какой‑то момент повезло, но теперь впереди ждало болезненное окончание этого везенья.
В нашей жизни назревала буря. Отправляясь в Вест-Энд, я с тоской вспомнила дождливый день, когда впервые приехала к дому Дайеров в прошлом году. Жара тяжелым бременем давила на всех: от пыхтящих, как паровые двигатели, собак до выражающих свое недовольство неистовым плачем младенцев.
Шеф стоял у выходящего на сады окна на втором этаже дома номер 13. Трава давно высохла и покоричневела, и неприкаянные бабочки порхали с одной пожухлой клумбы на другую. Глаза шефа лишились блеска. Он превратился в тень себя прежнего – призрак, созданный с помощью эффекта Пеппера. Шеф махнул мне рукой, но я не стала отвечать: он заслужил свою долю страданий и угрызений совести до последней капли.
На сей раз я постучала в главную дверь. Мне казалось, я заработала эту привилегию. Сначала все было тихо, затем послышался топот ног по лестнице. На пороге показался сам шеф, изрядно взволнованный.
– Мисс Уилкокс, – хрипло произнес он. – Мисс Уилкокс, я должен с вами поговорить. – Там, в окне наверху я не разглядела его ввалившихся щек и запавших усталых глаз. В его бороде запутались крошки табака.
– Что бы вы ни сказали, Лилит этим не вернуть.
У него перехватило дыхание. Возможно, он все же переживал за нее на свой извращенный и не заслуживающий доверия манер. Но недостаточно.
– Нет.