– Тогда позвольте мне остаться еще на некоторое время. Не увольняйте меня до тех пор, пока я не найду другое место, и я никогда не скажу ни слова о том, что мне известно.
– Хорошо, – произнесла миссис Дайер сквозь зубы. – Ты своего добилась. Можешь остаться до Рождества, но ни днем дольше.
Принимая во внимание второй из возможных вариантов, такой исход меня обрадовал. И она могла не волноваться на мой счет: я бы не задержалась там, чтобы лакействовать перед Джорджианой, дольше, чем было необходимо. Эти несколько месяцев и без того станут серьезным ударом по моей гордости.
– Спасибо, – натянуто ответила я. – Какая следующая пьеса?
При этом миссис Дайер слегка просияла.
– Это будет великое зрелище! Я сама ее выбрала: первая часть «Фауста» в переводе Баярда Тейлора [20].
– «Фауст»? – Я была уверена, что ослышалась. – Это ведь не то же, что… «Доктор Фауст»?
Брови миссис Дайер поднялись.
– Боже, Дженнифер, какое невежество! Конечно, это та самая легенда, что и «Доктор Фауст», но пьеса совершенно иная. Гёте, а не Марлоу. Она показалась мне достойной данью уважения Юджину Гривзу, коль скоро близится годовщина его смерти.
Я не могла найти подходящих слов. Такая пьеса не сделала бы Юджину Гривзу чести; лишь напомнила бы о его жуткой смерти. И как же Феликс Уитлоу? Он ведь, несомненно, откажется в ней играть?
– Это кажется мне признаком весьма дурного вкуса…
– Я не спрашиваю твоего мнения, – отрезала она. – Тебе нужна эта работа или нет?
Мне она была нужна, хотя я искренне желала, чтобы у меня такой нужды не было. Я должна была сделать так, как сказала миссис Дайер: собраться с силами и за лето найти себе новое место. Мне следовало понимать, что Джорджиана потребует своего.
Мне казалось зловещим знаком, что моей карьере в театре суждено было закончиться той же историей, с которой она началась: о сделке с дьяволом.
Homo fuge.
Теперь я понимала всю затруднительность положения, в котором оказался доктор Фауст. Мир становился местом страданий, и бежать было некуда.
Глава 32
Я заставила себя прочитать пьесу. Миссис Дайер не соврала: эта версия отличалась от «Доктора Фауста». Она была более зрелищной и сентиментальной. Здесь потребуется вдвое больше людей для хора ангелов и учеников, не говоря уж о слугах, которые тоже поют и танцуют, кружащих на метлах ведьм и гостей на сказочной свадьбе. Театральные эффекты куда сложнее того, что «Меркурий» ставил раньше.
– Феликс Уитлоу хочет позаимствовать нашу собаку, – сообщил мне Оскар, когда в следующее воскресенье мы вместе с Доркас сидели в гостиной. – В начале его персонаж перевоплощается из пуделя в дьявола. Думаю, Лилит бы это понравилось – увидеть Эвридику на сцене, как ты думаешь?
При упоминании ее имени Эвридика навострила уши.
Я не была уверена, что это хорошая идея.
– Не опасно ли Эвридике появляться в театре? Миссис Дайер не из тех, кто прощает обиды. Она способна причинить вред несчастному животному только потому, что его хозяйкой была Лилит.
– Я за ней присмотрю, – пообещал Оскар. – Теперь она наша собака. Если повезет, я научу ее кусать Джорджиану.
Наш смех прозвучал фальшиво. Мы не могли расслабиться в достаточной степени, чтобы веселиться по-настоящему.
– Мне не верится, что ты снова идешь туда, – сказала Доркас с серьезным видом. – Ноги моей не будет ни в одном театре до конца моих дней.
В конце этого повествования Фауст по крайней мере не умирал. Вместо этого Мефистофель сжимал плечи доктора своими когтями и уносил его на своих кожистых крыльях.
– Мне не хочется туда идти, – выдохнула я. – Нам обоим не хочется.
Оскар помрачнел.
– Это будет сущий ад. Мало того что в памяти живы эти жуткие воспоминания, так еще и ребята на декорационных рамах будут на седьмом небе от счастья, обсуждая возвращение Джорджианы.
Доркас тихонько положила свою ладонь поверх моей и сжала.
– Не подвергай себя такому испытанию. Даже ради нас. Мы можем переехать еще раз. Мы можем вернуться к прежней жизни.
В которой я спала в кресле.
– Я просто хочу, чтобы у нас было еще одно Рождество в Сент-Джонс-Вуд. Мы это честно заслужили. И до ухода оттуда мне нужно подыскать новый дом.
– До Рождества мы будем экономить, – согласился Оскар. – Дженни получит рекомендацию. А потом мы оба расстанемся с «Меркурием» навсегда.
С уходом из мира костюмов и пьес я будто лишалась какой‑то части себя. Мне больше не хотелось работать в «Меркурии», но и отказываться от обретенного ранее страстно любимого дела у меня тоже не было никакого желания.
Доркас нахмурилась.
– Чем ты станешь заниматься, Джен? Снова пойдешь в услужение?
Я покачала головой. Тогда мне пришлось бы разорвать отношения с Оскаром – прислуге не разрешается иметь поклонников или возлюбленных.
– Не знаю.
– Я найду другой театр, – сказал Оскар. – Есть такие, где меня с радостью примут. Если только миссис Дайер не возьмет на себя труд и не настроит всех против нас.
Доркас тяжело вздохнула.
– Раньше я завидовала вам обоим, что у вас такая необычная работа. Теперь же я очень даже рада, что работаю простой флористкой.
В сказке сейчас было бы самое время для появления героя, способного спасти положение. Но на это у нас, видимо, не было никаких шансов. Мы с Оскаром строили свои карьеры, служа музе трагедии, а Мельпомена не питает склонности к счастливому концу.
* * *
Только костюмы и были мне по-настоящему интересны. Джорджиана играла Маргариту – большеглазую деревенскую девушку, соблазненную Фаустом. Миссис Неттлз, Полли и я часами трудились в костюмерной, создавая наряды, идеально изображавшие впадение ее героини в грех. Череда многочисленных платьев Маргариты начиналась с простых белых одеяний, а затем через всевозможные оттенки розового превращала ее буквально в алую женщину. В каждом платье вырез становился все глубже, каждый подол окантовывала все более широкая черная полоса, намекавшая на то, что героиня все больше марается в грязи.
Миссис Дайер не жалела денег на свою новую протеже. Ткани заказывались в Доме Ворта, универмаге «Хэрродс» и в «Моррис энд компани».
Подгоняя костюмы по фигуре Джорджианы, я не замечала у нее признаков беременности – стало быть, тревога оказалась ложной, либо изначально была отчаянным враньем со стороны Грега. Если бы она пошла под опеку миссис Дайер ради ребенка, я бы еще смогла ее как‑то понять, но Джорджиана думала только о себе.
Как бы то ни было, я выполняла все ее запросы, не противилась и не жаловалась, когда она просила