Чертыхнувшись про себя, я открыла дверь.
– Чего вы хотите?
За дверью никого не оказалось.
Все, должно быть, ушли смотреть Вальпургиеву ночь, потому что в коридоре было пустынно.
– Кто здесь?
Лампы погасли. Не только в гримерной за моей спиной, но и по всему коридору. Послышался шипящий с присвистом звук.
Сердце у меня бешено застучало.
– Лилит? Это ты?
Свет снова вспыхнул, и я оказалась уже не одна. Она снова стояла в конце коридора и смотрела прямо на меня. На ней была белая маска из «Ромео и Джульетты» с нарисованными черными слезами.
Поборов сковавший меня страх, я выговорила несколько слов:
– Лилит, мне нужна твоя помощь. Элджернон…
Она поманила меня пальцем и начала двигаться так же, как раньше, плавно плывя по коридору и просачиваясь через двери. Я пошла за ней, как Макбет, во сне. «Ужель кинжал передо мной?» Мне было все равно, настоящая она или нет. Я бы пошла за ней куда угодно.
Лилит подвела меня к директорскому кабинету. Заглянув туда, я увидела на столе миссис Дайер лежащую лицом вниз фотографию Юджина Гривза. Сам собой открылся ящик стола, сам собой повернулся диск сейфа.
У меня пересохло во рту. Часы. Лилит хотела, чтобы я взяла часы.
Смогу ли я? Я вспомнила Сайласа и Энтони; Юджин и Лилит тоже испустили дух на сцене под тиканье этих часов. Какую цену придется заплатить мне? Стоило ли это того, чтобы спасти ее сына, мальчика, которому суждено стать моим сыном?
Такова уж материнская любовь: ради своего ребенка мать готова заключить сделку с самим дьяволом. Я не была уверена, что смогу сделать это после всего увиденного. Иногда бывает, что цена слишком уж высока.
Раздался щелчок, а потом дверь сейфа повернулась на петлях. Я вздрогнула, понимая, что должна сделать выбор. В блестящих металлических стенках сейфа отражались часы на подставке. Тиканье отдавалось эхом, словно ровные взмахи крыльев. Я неуверенно подошла ближе. Она как будто звала меня – Мельпомена или ее маска с открытым ртом.
Дрожащими пальцами я достала часы. По коже побежали мурашки от страха, смешанного с вожделением. Все было не так, как когда я держала их в руках прежде. Теплые, как живое существо, часы лежали на моей ладони, и от них, несомненно, исходило ощущение силы.
Лилит поднесла палец к своим мертвым черным губам.
Оступившись, я тяжело осела на стул и очутилась за столом миссис Дайер. Я не могла оторвать взгляда от часов. Если я напрягала слух, то теперь почти слышала его: сладкий навязчивый голос…
Перед глазами замелькали воспоминания: Лилит с кинжалом, Юджин Гривз с налитыми кровью глазами. Все могло плохо закончиться. Я не должна поддаваться. Я не могу закончить как другие.
Не в силах отвести глаз от часов, я зашарила рукой по столу миссис Дайер. Смешались бумаги, опрокинулась чернильница. Наконец мои пальцы нащупали большое прохладное на ощупь пресс-папье. Я завела дрожащую руку назад, нацелившись тяжелым предметом на бесстрастное лицо Мельпомены.
Это было либо очень смело, либо крайне глупо. Сайлас погиб, пытаясь уничтожить часы. Я читала истории о тех, кто пошел против муз: сирены с ощипанными перьями, цари с выколотыми глазами. С чего я решила, что мифы мне под силу?
– Спектакль окончен, Мельпомена. – Зажмурив глаза и стиснув зубы, я с силой опустила пресс-папье.
Раздался оглушительный треск. Чей‑то крик. Открыв глаза, я увидела, что часы разлетелись на куски, а Лилит превращается в дым. Я почувствовала на языке густой вкус этого дыма.
Выскочив из кабинета, я окунулась в серую пелену, клубами исходившую от лестницы.
Нет. Не может быть.
Закрыв рот платком, я бросилась в сторону зрительного зала и через дверь билетера вылетела в проход. В зале царил кромешный ад. Вокруг меня бушевал вихрь цветов и звуков; безумным пламенем вспыхивали доски. Обломки горящего дерева и металла падали на сцену, отрезая актерам путь к спасению. Их поглотил хаос. За кулисами сновали рабочие сцены, хватали пожарные ведра, но песок был бессилен против ревущего пламени.
Моя совесть вовсю кричала о том, что все это было моих рук делом, что это я выпустила на волю проклятье Мельпомены.
Зрители покинули свои места и давились в узких проходах. Раздался хлопок, и во все стороны выметнулось пламя. Огонь начал карабкаться вверх по занавесу, как одна адская рука поверх другой.
В свете софитов голосила Джорджиана. Пламя жадно вцепилось в ее юбки и охватило сначала ее икры, затем колени, она металась, как ведьма на костре. Не видя ничего от жуткой боли, она бросилась со сцены прямо в оркестровую яму.
Пожар обратил в бегство благородную публику с переднего ряда, подпаливая фалды фраков и платья из тюля. Вверх взлетела охваченная огнем муфта.
Все начало смешиваться в кучу, в дыму метались призрачные тени.
Мне нужно было выбираться.
Аристократы уже не выглядели разодетыми щеголями: они толкались и дрались, спасая свои жизни. Какая‑то дама с силой отшвырнула меня в сторону, пройдясь по моим ногам острыми каблуками. Я что было мочи звала Оскара, но его нигде не было видно. Я никого не узнавала в безумной мешанине из тел, а меня оттесняли все дальше и дальше от партера. Что‑то грохнуло, как пушечный выстрел, толпа отхлынула, и меня жестоко вжали в стену. У меня не получалось ни вздохнуть, ни пошевелиться.
Через всеобщий гам послышался собачий лай.
– Эвридика? Эвридика!
Вид мчащегося ко мне оскалившего зубы черного пуделя заставил народ расступиться. Толпа расступилась, я бросилась к Эвридике и крепко вцепилась в ее ошейник.
– Где Оскар? Где Оскар?
Он должен был за ней приглядывать. Сейчас она была одна, и мне не хотелось останавливаться на мысли о том, что это означало. Он мог лежать придавленный упавшей сверху балкой… Но Эвридика тащила меня вперед.
Жар быстро нарастал. Становилось больно дышать. Я отчаянно держалась за собачий ошейник, пока мы в толпе выходили из зала и спускались по широкой мраморной лестнице. Рядом с нами оступилась и упала пожилая женщина. Только что она была здесь, а в следующий миг ее уже не стало, будто кто‑то открыл под ней люк.
Фойе превратилось во вместилище страдания и панического ужаса. Я увидела, как у какого‑то джентльмена вспыхнул цилиндр, растаял в огне и сложился, припекшись к его голове. Кто‑то нес на руках красного, как рак, ребенка. Один из