Голодный и тоскливый рев покатился по долине. Я опять припал к биноклю и увидел, что из пасти зверя торчат огромные, как у моржа, страшные, чуть загнутые бивни-клыки. Я протянул бинокль Диме. Взглянув на зверя, он сказал, скрывая волнение:
– Вот так история. Просто чертовщина какая-то! Ведь это же махайрод, саблезубый тигр, который вымер в начале четвертичного периода.
С площадки мы видели, как носились по нашему лагерю шакалы, пожирая продукты. Как растеребили они мешок с хлебом и мясом.
– Странно, почему он мясо у шакалов не забирает? – спросил Мулик. – Чего же это он не ест?
– Не может, – ответил Дима. – Он привык к крови и внутренностям, к печенке.
И коротко рассказал всем о давно вымершем гигантском саблезубом тигре, который населял Европу, Азию, Америку еще в третичном периоде. Этот свирепейший хищник имел гигантские клыки, длинные, изогнутые и острые, как два кинжала. Поразительно, что остальные зубы у махайрода были очень слабо развиты. Их всего три: сверху один, снизу два. Ясно, что он не мог ими разжевывать мясо и кости, как это делают все другие крупные кошки. Ученые считают, что гигантские клыки нужны были саблезубому тигру, чтобы распарывать брюхо толстокожим гигантам – слону, мастодонту, носорогу: махайрод был тяжел и предпочитал нападать на неповоротливых животных. Своими гигантскими клыками он наносил жертве глубочайшие раны, а затем, когда она истекала кровью, добивал ее, пожирал печень и пил кровь. Ведь разжевывать мясо он не мог. Для полного насыщения этому страшному хищнику было нужно гораздо больше жертв, чем теперешним львам и тиграм, которые поглощают добычу почти целиком.
Теперь всем нам хорошо была видна эта огромная кошка со страшными свисающими из пасти длинными клыками. Тигр побродил по лагерю, напился воды, задрав голову, посмотрел на небо и направился к нашей пещере. Мы разом отпрянули от края площадки, быстро забрались в убежище и с удивительным проворством забаррикадировали вход каменной глыбой, укрепив ее снизу и с боков обломками гранита.
Наступила тишина. Но вот где-то неподалеку посыпались камни. Узкую полоску света перед входом что-то заслонило. Камень зашевелился, покачнулся и стукнулся об стенку: зверь пытался протолкнуть его вглубь. Еще и еще нажимал тигр на непредвиденное препятствие. Он злился, свирепел. Удары и скрежет когтей о камень становились все сильнее. Временами глыба прямо-таки грозила вот-вот рассыпаться. Послышался рев. Потом смолк. Тигр был совсем рядом. Мы улавливали даже его тяжелое дыхание.
Опять наступила тишина, Полчаса, час, полтора часа, два…
В пещере стало совершенно темно, темно было и снаружи.
– Надо зажечь свет, – сказал я.
– Ни в коем случае, – зашипел Мулик. – Он еще больше взбесится!
– Камень подается! – сказал я. – Давайте свет!
Действительно, свет как бы разбудил тигра. Он вновь накинулся на глыбу, загораживающую вход в пещеру. Щель увеличилась. Мы всеми силами старались вернуть камень в прежнее положение.
Мокрые от пота, грязные, мы изо всех сил давили плечами на камень, но под ударами могучих лап он медленно сантиметр за сантиметром отходил в сторону. Тогда мы стали подтаскивать из дальних концов пещеры обломки камней и забили ими нишу, в которую сдвигалась глыба. Теперь она была закреплена прочно. Ма-хайрод побуйствовал и утих.
Всю ночь мы не смыкали глаз.
– И откуда могла взяться эта вымершая гадина? – то и дело вопрошал Димка. – Долго ли она будет нас караулить?
– Как хотите, но это интересно! – заметил Николаев.
– Интересно еще и другое, – сказал Мулик. – Сколько мы сможем здесь выдержать?
– Да-а…
– Я об этом звере слышал, – вдруг проговорил Мамат. – Давно это было. Я тогда жил в Синьцзяне, кочевал, охотился. Там, на склонах Кашгарского хребта, много еще диких, нетронутых мест. Вот и говорили, что когда-то высоко в горах была большая проклятая котловина. Считалось, что каждый, кто попадет туда, погибнет. Мне дед перед смертью рассказывал, что издали, с высокой горы, он видел эту круглую, как пиала, котловину, видел в ней леса и пастбища, а на пастбищах много диких кутасов. Но дед сразу убежал и даже боялся об этом рассказывать. Ведь раньше говорили, что там, на плоской вершине горы Мустаг-ата, находится мусульманский рай, куда на белом верблюде привозят души праведников, а души грешников сбрасывают в черную глубокую падь – Кара-джилгу.
– А, пожалуй, Мамат прав, – согласился Дима. – Такая падь существует. Махайрод и мог сохраниться только в ней. Когда исчезли большие стада толстокожих, он стал питаться кутасами. Они и неповоротливы и сравнительно велики.
– Почему же он ушел оттуда? – спросил Мулик. – Что, за нами поохотиться?… Здесь же и холодно и голодно…
– А кто его знает, что могло случиться. Говорили, что землетрясение недавно было в Синьцзяне. Может быть, засыпало эту котловину.
Мы долго лежали молча. Мулик нервно постукивал пальцами, Дима курил, Николаев старательно чистил мундир и сапоги. Это было бесцельно, но я поразился и позавидовал его выдержке. Мамат лежал неподвижно, глядя в потолок. В щель проникал слабый свет.
– Здесь он или нет? – спросил Дима.
– Сейчас проверим. – Я ухватил Наля за ошейник и подтянул к щели. Пес ощетинился, залаял. Рычание, немедленно раздавшееся снаружи, было ему ответом.
Дважды в течение дня будоражил нас грозный рев. Вновь потускнела, а затем и погасла полоска света в щели под сводом. Ночью у входа в пещеру хохотали и плакали шакалы.
Мы спали урывками. Мучила жажда. Губы у всех пересохли и потрескались. Когда же рассвело, мы подвели Наля к трещине. Он принюхался, слегка заскулил. В ответ – ни звука.
Тогда мы решились…
С величайшими предосторожностями отодвинули камень. Оказывается, ночью была метель. И скалы, и зеленый лужок, на котором когда-то паслись наши лошади, – все покрыл белый рыхлый снег.
Вдруг снизу опять раздался рев махайрода. Зверь, заметив нас, начал карабкаться к пещере.
– Ребята, он загонит нас в пещеру, и тогда – конец. Мы не протянем долго без воды и пищи. Давайте отбиваться, – сказал Николаев.
Мы лихорадочно начали расшатывать и стаскивать к краю площадки камни. До тигра оставалось всего пятьдесят – шестьдесят метров, потом сорок, наконец двадцать! И тут мы все сразу начали метать в него камни. Димка кидал их яростно, Николаев медленно,