Главред статью одобрил. Но летающую тарелку вычеркнул, сказал:
— Не надо. Пусть все их буржуйское разгильдяйство и безответственность будет показано без всяких инопланетян!
Честно говоря, летающую тарелку я затем и вставил, чтоб было, что вычеркнуть. Как Леонид Гайдай ядерный взрыв в комедию «Бриллиантовая рука».
* * *
В сельском клубе выступал все тот же ВИА «Апрель». В четь Дня советской Конституции репертуар был соответственным.
— Родная, родная, родная земля! — не особенно надрывался солист.
В клуб я заглянул по обязанности, про праздник же должен был что-то написать. Лена встретила меня еще в фойе, провела, познакомила с завгаром, седоусым дядечкой в пиджаке и широких брюках.
— Федор Афанасьевич, это вот корреспондент, из газеты. Он у вас про гараж будет интервью брать. И потом из техники кое-что сфотографирует. Так вы в гараж-то его проводите…
— Ой, Леночка! — сразу же всполошился завгар. — Что ж ты вчера-то не предупредила?
Лена, кстати, работала заведующей библиотекой, ну и большую общественно-комсомольскую работу вела.
— Я сам только поздно вечером командировку получил! — тряхнув «Зенитом», успокоил я. — Да вы не волнуйтесь, Федор Афанасьевич. Что покажете, то и снимем! А уж что расскажете, про то и напишем, я вам на вычитку пришлю! Лишнее уберете, что нужно оставите.
— А что, так можно? — обрадовался завгар.
— Ну, конечно же! Мне во сколько подойти?
Федор Афанасьевич задумался:
— Пока концерт… пока там технику помоем… Часика в четыре давайте? Как раз потом и на автобус успеете. Не на самый поздний.
Так вот и договорились. Я прошел в зал…
'Все, что в жизни есть у меня,
Все, в чем радость первого дня!'
Музыканты ансамбля ради праздника обрядились в костюмы и галстуки, и лишнего себе на сцене не позволяли. На «Вермоне» вообще играла какая-то девушка в очках и длинной клетчатой юбке.
— Елизавета Владимировна, — шепотом пояснила Лена. — Пение у нас в школе преподает.
— Ладно, вы тут пока послушайте…
Томиться до четырех часов в клубе в мои паны не входило.
— Лена, а вы студента ПТУ Шмыгина знаете?
— Шмыгина, — задумалась девушка, а потом вспомнила. — А, Кольку, что ли? Ну, знаю.
— Привет просили ему передать, — сказал я и многозначительно добавил. — И еще кое-что… Мне бы как с ним?
— Так они сейчас, наверняка, за клубом, курят, — хмыкнув, пояснила Лена. — С крыльца-то их гоняют. Да спросишь, чернявый такой, в красной куртке.
Высокий брюнет в красной болоньевой куртке нараспашку, в компании парней, смолил сигаретку за клубом, рядом со старой кино-афишей «Золотой теленок».
Я подошел, поздоровался… Парни меня знали, помнили, каждый посчитал своим долгом «поручкаться» с городским журналистом
— Что, опять про наш праздник писать будешь?
— Так да! Мы, журналисты люди подневольные, Коль, — не тратя времени даром, я повернулся к брюнету. — Тебе Лен… Виталий привет передавал. Ну, который на водителя…
— А, братан! — выбросив окурок, улыбнулся Шмыгин. — Помнит еще меня… А ты что, его знаешь, что ли?
— Ну да, знаю…
— Передашь кое-что? Он просил давно…
— Так передам! — я покивал. — Надеюсь, не золотые гири?
— Какие гири? — у всех парней разом округлились глаза.
Я кивнул на афишу:
— Которые «пилите, пилите, Шура, они золотые!»
— А-а! — компания дружно заржала.
— Кстати, а где тут у вас местечко под названием Курская дуга? — быстренько поинтересовался я. — Ну, где аварии часто…
Парни помрачнели.
— Там Леха недавно разбился. Приятель наш… — сказал Николай и вытащил пачку «Родопи». — Ну, чо? Поехали, покажу… У меня мотоцикл тут… Машина зверь!
Зверь-машина оказался синим стареньким «Восходом 2М», с украшенным желтой бахромой сиденьем. Бахрому эту Коля, как видно, срезал от старого «с оленями» коврика, какие обычно вешали над кроватями в сельских домах. А что? Красиво. Девок катать самое то!
Шмыгин завел мотор, я уселся сзади… Поехали. Погнали, поднимая дорожную пыль. Хорошо еще с погодою повезло, «бабье лето».
Прокатив по шоссе километра три, свернули на грунтовку, поднялись на холм и остановились…
— Ну, вот она, дуга, — подойдя к обрыву, показал Коля. — Приезжие, дураки, бьются. А наши все знают. И как только Леху-то угораздило? Говорят, пьяный…
Послышался шум двигателя… Мимо нас, сбавив скорость, проехал серо-голубой «Москвич 412», еще старого образца, с круглыми фарами и выступающими ручками дверей. За рулем сидел парень в серой кепке… Гога! Да-да, имен он!
«Интересно, откуда у этого фуфела машина?» — снова подумал я.
Личный автомобиль в начале восьмидесятых, даже старый «Москвич», это более чем круто. Это статус, это показатель успеха, предмет зависти многих! Машина, и подержанная тоже, стоила немалых денег… Да еще попробуй, купи, очередь!
Внимательно посмотрев на нас, Гога скривился и, поддав газку, скрылся за поворотом. Чего, спрашивается, приезжал?
— Вот же принесло, черта! — проводив глазами «Москвич», сплюнул Николай. — И что высматривал?
— У него то откуда машина?
— Дядька привёз с Северов. Помер, когда Гога сидел. Семьёй дядька не обзавёлся, родители тоже померли. Вот Гоге «Москвич и достался. От дядьки в наследство».
— Понятно, — я подошел к обрыву и посмотрел виз. — А где ГАЗон-то?
— Так вытащили уже. Председатель сразу трактор прислал… А место я покажу. Вон, тропинка, — Коля указал рукой. — Спуститься можно. Только осторожней, смотри.
По крутой тропке мы спустились с кручи… Я снял и панораму, и ржавые, валявшиеся кругом, железяки, и выжженную траву, место недавней аварии.
— Что-то не очень и выгорело.
— Так всю ночь дождило! Да и кругом болотце.
Дождь…
Рядом в глине, отпечатались чьи-то следы…
— Кирзачи… или яловые, — Коля присел на корточки. — Подошва гвоздиками подбита.
Я сфотографировал следы… Так, на всякий случай. Наклонился, посмотрел — на правом сапоге, у носка, пары гвоздиков не хватало…
Выпрямившись, я осмотрел место… Что-то краснело совсем рядом, за кустами. Кровь?
— Клюква! — с радостным воплем Шмыгин прошел за кусты, сорвал ягоды, бросил в рот и скривился. — Ух, и ядреная! Иди, попробуй… Опаньки!
Он вдруг снова наклонился, что-то внимательно высматривая в траве и вытащил… обрезок какого-то шланга.
— И что это? — сорвав клюкву, спросил я.
— Пока не знаю, — Колька неопределенно пожал