— Это просто случилось, все эти полгода я не знал, как тебе сказать.
О господи!
С шумом бросаю стакан в раковину. А хрупкое стекло, не выдержав, трескается. Осколки разлетаются по каменной чаше, и я облокачиваюсь на столешницу, прикрывая глаза.
— Мне жаль, что все это ты узнаешь так…
— Если бы я не увидела сообщения, — оборачиваюсь на него, старательно удерживая рвущиеся слезы: — Ты бы так и молчал?
Дима, упрямо глядя мне в глаза и держа в руках свой пиджак, молчит.
В этот момент ощущение, что мы стремительно отдаляемся друг от друга. Будто кто-то добавил спецэффект в этот кадр. Черная тьма разрастается так быстро, что я в какой-то момент вдруг не узнаю своего мужа.
— Я не смог найти слов за это время, — холодно озвучивает он, и одинокая слеза будто в ответ скатывается из моих глаз: — Вероятно, и дальше бы пытался бы скрыть, — несколько раз киваю, принимая эту жестокую правду, которая на части рвет мою обманутую душу.
— Еще вчера ты… — вскидываю на него взгляд, что мутнеет от наливающихся слез: — Ты касался меня, целовал…
Качаю головой, только сейчас осознавая весь спектр чувств. Разум вопит взять и бросить в него кастрюлю, что после мытья стоит в открытой посудомойке. А сердце…а его просто нет. Его уничтожили. Стерли одним словом. Будто на клавиатуре нажали кнопку «delete» и бездушно отправили даже не в корзину. А согласились удалить навсегда.
Утираю бегущие слезы и глотаю ком в горле, чтобы продолжить.
— Ты жестокий трус, Дима.
Он так и стоит статуей посередине нашей белоснежной кухни, которую я с особой тщательностью собирала и подбирала. Каждая деталь, вплоть до крючков, которве здесь максимально функциональны и подходят под общий дизайн.
— Извини, Аврора, но как есть. Я не буду пытаться извернуться и как-то облегчить правду…
— Ты вообще, — пытаюсь собраться и смотрю на этого бесчувственного человека, который так нагло пытается выбросить в форточку и меня и нашу историю: — Хоть на одну секундочку, — показываю в воздух: — Не жаль нас? Не жаль того, что ты так по-мародерски разрушаешь?
Дима опускает взгляд в пол и крепче сжимает пиджак.
— Аврор, ну не люблю я тебя.
Хлесткие слова оглушают, и я еле держусь в этой тьме, хотя опоры под ногами уже не чувствую. Слезы сами собой срываются с глаз, а я вижу только уходящий силуэт мужчины за пеленой из соленой влаги. Пытаюсь держать лицо даже для самой себя, но в какой то момент валюсь на колени, от всепоглощающей боли. Прислоняюсь лбом к холодному кафелю и вою в голос одна в нашей любимой и уютной квартире. Он в одно мгновение разрушил нас. Нашу жизнь. Он разрушил меня.
Глава 3. Аврора
Звук скрежетания заставляет меня распахнуть глаза. Я ещё сильнее натягиваю одеяло на голову, укутываясь плотнее в плед. Я хочу спрятаться от этого мира.
Внутри всё заледенело. Слёз нет. Нет ничего, что, наверное, должно быть у женщины, которой сделали больно. Просто за секунду у меня отключились эмоции, и теперь я не знаю даже, что чувствую.
Боль? Отчаяние? Тревогу? Ярость?
Ничего не понимаю. Даже несколько раз щупаю себя за руку, чтобы понять, жива ли я вообще.
Димку я люблю больше жизни. Глупо говорить в прошедшем времени, ведь любовь за три секунды не испарилась. Просто теперь эти чувства не приносят былой радости и счастья, а приносят только разрушение.
Мне так хочется резко его разлюбить, начать ненавидеть… но не получается.
Я слышу его шаги в коридоре, как он вешает пальто на плечики, как двигается в ванную комнату, откуда через секунду слышен звук льющейся воды.
А после он идёт в спальню, где я в полной темноте лежу уже, наверное, часов семь? А может, даже больше.
Он щёлкает по прикроватному выключателю, и в комнате появляется мягкое тёплое освещение, которое не бьёт по глазам.
Матрас под его весом чуть пружинит, а я резко зажмуриваю глаза, лишь бы ничего не чувствовать.
— Аврора, давай поговорим, — он первым нарушает тишину. Хочется усмехнуться, но признаков жизни я не подаю, а он всё продолжает: — Знаю, что тебе больно, Аврош. И мне больно… видеть тебя такой. Не убивай себя. Лучше накажи меня, прокляни, скажи, что ненавидишь, скажи мне что-то плохое. Но не лежи вот так, словно умерла.
А я умерла. Не физически, нет, морально.
— Я уйду сегодня, — он не заканчивает говорить, словно пытается заполнить пустоту. Дима не из болтливых мужчин, он чаще любит просто молчать и слушать, но сейчас он красноречив как никогда: — Квартиру оставлю тебе. Не стану ничего забирать, как-то судиться, это не по-мужски.
— Благородного из себя строишь? — еле шепчу, даже не думая, что он может услышать мои неразборчивые слова. Но он слышит.
Протягивает руку и ведёт ладонью по мягкому пледу, еле касаясь моей спины. И всё равно током прошибает.
— Нет. Просто не хочу, чтобы ты жила в съёмной квартире. Здесь ты создавала уют, так что, Аврош, тут всё твоё.
Закусываю до боли губы, лишь бы не выдать эмоции. Я не хочу, чтобы он видел меня такой… сломленной.
Знаю, что он никогда не осудит. Но уж лучше пусть уйдёт молча. Что он ещё может сказать?
Что ему жаль? Что он не хотел? Что оно само так получилось?
Только так можно оправдаться перед женщиной, которая заведомо готова простить измену. Да, такие есть, я таких видела. Они находят для себя тысячи оправданий подлости собственного мужа, потому что это очень больно, признаться самой себе, что твой любимый человек оказался вот таким…
И даже где-то в глубине души я им завидую, что они могут закрыть глаза и впустить человека вновь.
Но Дима не говорит о прощении. Он не говорит, что хочет всё исправить. Не говорит, что любит.
Он говорит, что уходит. И я прекрасно его услышала.
Держаться за мужчину? Нет… не стану. Несмотря на сильные чувства к нему, я не буду умолять. Потому что ничем мужчину невозможно удержать. Если принял решение уйти, уйдёт.
Я отчётливо слышу, как он достаёт свои вещи из шкафа, и этот звук открывающихся дверец будет преследовать меня ещё долго.
Я не спрашиваю, кто эта женщина, почему он уходит к ней и