Благополучно пережив наше первое приключение в пустыне, мы успешно добрались до Хелауэ, красивейшего оазиса, название которого с арабского языка переводится так: «Земля, преисполненная сладости». Этот город находится на границе владений турецкого султана. Там мы могли созерцать великолепные сады, орошаемые журчащими ручьями, чистая вода которых представляет немалую ценность для путешественников, часто страдающих в песках пустыни от жажды. Наполнив наши бурдюки водой и прикупив в оазисе немного вина, мы двинулись дальше.
Окончательно убедившись в том, что опасность, связанная с Дювалем, осталась далеко позади, я попросила дона Гаспара позволить мне надеть на себя женское платье, так как негритянское одеяние меня крайне утомляло. Однако Гаспар, не желая вызвать среди путешественников излишние толки, убедил меня ради большей безопасности не менять свой внешний вид до тех пор, пока караван не доберется до португальских колониальных владений. Пустыня, по которой нам пришлось ехать после краткого отдыха в Хелауэ, выглядела сухой и мрачной.
«Леонора, — как-то обратился ко мне дон Гаспар, — как вы думаете, почему при сотворении нашей планеты были допущены непростительные просчеты?»
«Ответ не приходит мне в голову».
«Но просчеты очевидны, никаких сомнений быть не может: сделано ли это нарочно или, пожалуй, из-за непредусмотрительности Создателя мира. Если нарочно, то перед нами — злое божество, если случайно — приходится признать слабость Бога, но и в том и в другом случае Господь поступил несправедливо».
«Ваши доводы безупречны, я ничего не могу возразить, но чувство, возникающее при виде несовершенства земли, заставляет повременить с восхвалениями Творцу, допустившему такие серьезные ошибки».
«Ну а какие восхваления Всевышнему станете вы возносить, если по воле случая попадете в лапы отъявленных негодяев?»
«Ясное дело, никакие».
«Все существующее несовершенно, но поклоняться человек должен только чему-либо безукоризненному, а вот этого идеала мы и не находим в творениях Создателя. Следовательно, поклоняться Богу нет необходимости. О Леонора, попробуйте опровергнуть мои рассуждения, они мне представляются неопровержимыми, попробуйте доказать их ложность, прошу вас».
Философские рассуждения Гаспара заставили меня взглянуть на моего избавителя по-новому: я поняла, что нахожусь рядом с человеком зрелых убеждений, далеким от предрассудков толпы; мое уважение к Гаспару усилилось. В дальнейшем мне еще представится возможность поговорить о философских взглядах Гаспара, а теперь я намереваюсь продолжить рассказ о моих приключениях.
После Хелауэ мы сделали остановку в Машу, крупном селении, расположенном на восточном берегу Нила. Там мы увидели два острова, где росли пальмы, кассия и горькая тыква. На восьмой день пути от Машу мы прибыли в Донголу, находящуюся на границе с Нубией. Донгола окружена прекрасно обработанными землями, простирающимися примерно на одно льё вокруг, а далее тянется песчаная пустыня, один вид которой заставляет трепетать от ужаса. Нил, пересекающий эту прелестную равнину, течет спокойно, но здесь не бывает приливов, которым жители Египта обязаны плодородным илом. Изобилие увиденных нами земель объясняется трудолюбием местных жителей, вынужденных прибегать к искусственному орошению, что доставляет им немало хлопот. Дон Гаспар показал мне обитающих в этой местности лошадей, которые выглядят гораздо лучше, чем хваленые европейские скакуны. Населяют Донголу преимущественно мусульмане, склонные к самым разнообразным порокам, с особенным удовольствием они предаются богохульству. Ни одна фраза не произносится там без многочисленных ругательств, причем туземцы способны варьировать оскорбления с непревзойденным умением. Когда-то донгольцы были христианами, однако эта строгая религия, слишком тягостная для их нравов, быстро им надоела. Из-за распространенного здесь повсюду распутства крайне трудно точно определить характер вероисповедания местных жителей.
Удивительное пристрастие донгольцев к богохульству предоставило Гаспару прекрасную возможность поделиться со мной некоторыми своими философическими положениями, о которых мне трудно умолчать.
«И с чего это люди вообразили, — говорил мне храбрый и благородный Гаспар, — будто бы Верховное Существо, выше которого они не признают ничего иного, это могущественнейшее из существ, которое они считают своим Создателем, будто бы оно гневается, когда кому-нибудь вздумается послать Небесам проклятия? Разве Создатель всего сущего, являющийся, по их мнению, единственным началом всего вокруг, не выше людских оскорблений? Да и кто докажет, что подобные оскорбления когда-нибудь до него доходили? И не кажется ли вполне обоснованной жалоба на Бога, если она исходит из уст страдальца? Разве не выглядит естественным недовольство того, кому причинили вред? Почему бы несчастному не проклинать виновника своих бед? И Господь, допускающий, чтобы зло распространялось по земле, разве не знал, что рискует услышать в ответ вполне обоснованные упреки? Но почему по-прежнему свирепствуют стихийные бедствия? Господь прекрасно знал о том, что люди, испытывая страдания, могут ответить только проклятиями, значит, Бог с безразличием выслушивает эти заслуженные обвинения; но если, повторяю это еще раз, Бог пренебрегает заслуженными им проклятиями, разве он станет из-за них гневаться на людей? Допустим, сильный притесняет слабого. Сильный знает, что неудовольствие слабого выражается только в оскорблениях. Так будет ли он обращать внимание на эти пустые слова, если ему прекрасно известно, что слабый бранится, потому что его притесняют? Если бы Господь был чувствительным к нашим упрекам, он наверняка устроил бы все так, чтобы в адрес повелителя Вселенной отовсюду раздавались одни восхваления. Но Бог так не сделал, он не посчитал нужным устроить мир совершенным, хотя и прекрасно понимал, что люди, страдая от этого, начнут богохульствовать. Следовательно, Бог относится к богохульству абсолютно равнодушно и мы можем, ничем не рискуя, предаваться этому пороку; нас выслушают без гнева и раздражительности, ведь наши оскорбления представляются вполне закономерными; более того, на Небесах потешаются над нашим невежеством, над неспособностью предугадать капризы судьбы, над нашими ругательствами, когда мы по своей глупости попадаем в неприятную ситуацию. Европа погрязла в нелепых предрассудках средневековья, естественная реакция слабого на притеснения сильного и по сей день возводится у нас в ранг религиозного преступления, караемого с бесчеловечной жестокостью. Жалкие проклятия, звучащие в устах слабого, быстро растворяются в воздухе и, следовательно, не могут быть вменены богохульнику в преступление: реальную опасность представляют