Я поцеловал на прощание моего почтенного друга, но у нас недоставало сил разомкнуть дружеские объятия…
«Послушай, Сенвиль, — обратился ко мне Заме, охваченный каким-то странным воодушевлением, — ты, очевидно, последний француз, которого мне довелось повидать в этой жизни. Мой отец тоже был француз, так что я питаю к твоей нации самые добрые чувства. О мой друг! Ты должен узнать ту тайну, которую я решил открыть тебе лишь перед нашей разлукой. Благодаря глубоким знаниям государственной жизни различных стран мира, а особенно твоей родной страны, меня можно смело считать пророком. Если тщательно изучить какой-нибудь народ, проследить его историческое развитие с тех пор, как он появился впервые на земле, то не составит большого труда предсказать его будущее.
О Сенвиль! На твоей родине готовят великую революцию. Франция устала от преступлений ее правителей, их жестоких поборов, их разврата и творимых ими глупостей; народ, доведенный до отчаяния ужасами деспотизма, вот-вот разобьет цепи рабства. Вновь обретя свободу, эта благородная европейская страна предложит свою почетную помощь всем прочим народам, желающим перенять ее образ правления…
Друг мой, история королевской династии, правящей островом Тамое, скоро завершится. Я не собираюсь назначать сына наследником престола, ибо моему народу более не требуются короли. Да, островитяне ранее нуждались в законодателе, но я исполнил этот долг до конца, а сохранять династию, значит, обрекать народ на рабство. Итак, после моей смерти обитатели нашего блаженного острова превратятся в счастливых граждан свободной республики. Я их уже к этому подготовил. Они непременно будут жить в республике, поскольку я старался поступать как добродетельный отец; Францию же ведут к республике гнусные преступления ее правителей. Но хотя наши народы добьются равенства и свободы разными средствами, в конце концов они будут жить одинаково. Тогда, друг мой, ты, став посредником между нашими народами, будешь способствовать заключению с Францией столь желанного для меня союза. Обещаешь ли ты выполнить мою просьбу?»
«О мой почтенный друг, я клянусь исполнить ваше желание, — отвечал я ему дрожащим от рыданий голосом. — Наши народы обязательно должны соединиться узами вечной дружбы, ведь они этого достойны».
«Значит, я могу умереть спокойно! — вскричал Заме. — Право же, с этой упоительной надеждой я мирно сойду в могилу. Пойдем, сын мой, пойдем, — продолжал он, увлекая меня в корабельную каюту. — Там мы и попрощаемся друг с другом».
«О Небо! Что я вижу? — воскликнул я, когда увидел покрытый золотыми слитками стол. — Заме, к чему все это? Я и так уже осыпан вашими милостями и даже не знаю, удастся ли мне достойно отблагодарить вас за прежние услуги».
«Ты не вправе препятствовать мне, когда я хочу преподнести тебе подарки от лица жителей Тамое, — отвечал этот человек, способный пробудить к себе самые добрые чувства. — Я хочу, чтобы ты иногда вспоминал о богатствах нашего острова».
«О великий муж!..» — бросился я ниц перед ним; слезы мои оросили его колени, я умолял его забрать назад золото, ведь мне вполне хватало его бескорыстной любви.
«Золото не помешает нам нежно относиться друг к другу, — отвечал Заме, крепко обняв меня на прощание, — на моем месте ты поступил бы точно так же. Пора нам расстаться… Сердце мое надрывается от печали, ты, вероятно, чувствуешь то же самое. Друг мой, вряд ли нам когда-нибудь в будущем предстоит еще раз увидеться, но мы навсегда сохраним в душе чувство взаимной любви. Прощай!»
С этими словами Заме покинул каюту. Я не видел, как он дал сигнал к отплытию. Угнетаемый жестокими душевными страданиями и вместе с тем восхищенный великодушием Заме, я горько плакал в каюте. [77] Решив последовать советам Заме, я приказал плыть обратно по прежнему маршруту. Ветер дул попутный, так что мы вскоре потеряли Тамое из виду.
Щепетильность моя поначалу страдала от того, что я вынужден был везти с собой весомый залог дружбы великодушного Заме. Но затем я вспомнил о том, с каким презрением мудрые островитяне относятся к металлу, весьма ценному в глазах европейца, и моя ранимая совесть, казалось бы, успокоилась, душу мою переполняло теперь чувство глубочайшей признательности к благодетелю, чье имя никогда не изгладится у меня из памяти.
Плавание наше проходило благополучно, и мы вскоре увидели перед собой гавань Капстада.
Едва лишь впереди показался город, я задал своим офицерам вопрос, желают ли они зайти в порт или же мы без остановки отправимся к берегам Франции. Спросил я их об этом скорее из вежливости, поскольку судно принадлежало мне.
Страстно желая поскорее вернуться на родину, офицеры предпочли высадить меня в Бретани и оттуда отплыть на родину. Оказавшись в Нанте, я оставлю им судно, чтобы они вернулись на нем в Голландию. Там они продадут его и вырученные деньги передадут мне.
Договорившись обо всем, мы решили продолжить плавание, но тут моя внезапная болезнь расстроила наши планы. Где-то на широте, соответствующей расположению островов Зеленого Мыса, я свалился с жестокой тропической лихорадкой, перемежавшейся сильными сердечными и желудочными приступами. Я обессилел настолько, что даже не мог подняться на ноги. И мне пришлось высадиться в порту Кадис. Потеряв всякий интерес к морскому путешествию, я думал вернуться во Францию по суше, как только мое здоровье позволит это сделать.
Я решил преподнести корабль в подарок моим офицерам, поскольку считал себя вполне обеспеченным и без той скромной суммы, которую можно было выручить от его продажи. В ответ моряки выразили мне чувства глубочайшей признательности. Я также не испытывал к ним ничего, кроме благодарности, и сложившиеся между нами отношения можно было считать безупречными. У нас никогда не возникало ссор и вражды, так что нет ничего удивительного в том, что по расставании мы сохранили друг о друге самое высокое мнение.
Из-за болезни я был вынужден провести неделю в Кадисе, а так как местный климат не благоприятствовал моему выздоровлению, я решил отправиться в Мадрид и оставаться там до полного восстановления сил. Прибыв в Мадрид, я поселился в гостинице «Святой Себастьян», расположенной на одноименной улице. Гостиницу эту содержали уроженцы Милана; их предупредительность по отношению к иностранцам расхваливали многие. Обошлись там со мною и в самом деле неплохо, правда, услуги хозяев вышли мне боком.
Сам я о себе заботиться, разумеется, пока еще