Вчера, 29 августа, госпожа де Бламон обратилась ко мне с просьбой отправиться в деревню Берсёй. Необходимо было проверить на месте истинность рассказа Софи. С рекомендательным письмом от госпожи де Бламон я поехал в Берсёй и прежде всего посетил дом кюре. Это человек лет пятидесяти, и его внешний вид произвел на меня самое благоприятное впечатление. Приняли меня очень тепло, я даже получил приглашение отужинать вместе с хозяином. До вечера мы успели сходить в дом Изабо, которая, как теперь выяснилось, была описана Софи с величайшею точностью. Священник и кормилица сохранили о девушке прекрасные воспоминания, причем первый не забыл и о преподанных им девушке уроках христианской нравственности.
Когда Изабо узнала о том, что ее воспитанница жива, любит ее и мечтает о встрече, она сначала заплакала от радости. Но я вынужден был рассказать о болезни Софи, так что радость крестьянки тут же сменилась печалью. Впрочем, я не особенно вдавался в подробности: госпожа де Бламон просила меня не распространяться о злоключениях Софи, да я и сам отлично понимал, что многое нужно хранить в тайне. Мы убедились, что Софи нас нисколько не обманула. Достойнейший священник и кормилица получили приглашение посетить Вертфёй сразу же, как только пославшая меня дама их о том попросит. Однако встреча пока откладывается: из-за своей болезни Софи сейчас не может принять столь дорогих ее сердцу гостей. Когда я ужинал в доме священника, человека, как оказалось, весьма здравомыслящего, случай, которому мы обязаны нашим знакомством, навел меня на разговор об испорченности нравов. По мнению хозяина дома, только по одной этой причине люди каждодневно совершают ужаснейшие преступления.
«Сударь! — говорил мне почтенный служитель Церкви, охваченный энтузиазмом искренней добродетели. — Я вижу, как в свет постоянно выбрасываются целые кипы нелепейших сочинений, в частности недавно появилось огромное число чудовищных проектов искоренения нищенства во Франции. Чувство, которое движет авторами всех этих безнравственных проектов, вызывает во мне возмущение: богач, глядя на печальную картину жизни умирающих с голоду бедняков, переполняется презрением к прозябающим в нищете. Сколотив себе состояние, он, как правило, помышляет лишь об удовлетворении своих низменных желаний; иногда он, движимый лицемерием и показным благочестием, все-таки вынужден оказывать нищенствующим мизерную помощь.
Разумеется, богач хотел бы уклониться от исполнения такого печального долга, да он и вовсе не желал бы встречаться с этим явлением, а ведь созерцание нищеты, смягчая человеческое сердце, изгоняет оттуда саму мысль о недостойных удовольствиях. Значит, долой с глаз зрелище людских бедствий! Гнетущая мысль о страданиях, выпадающих на долю человека в этой юдоли скорби, заставляет внимательней всмотреться в лицо ближнего, а это, вольно или невольно, сбивает спесь с надменного богача, возомнившего себя стоящим выше всех прочих смертных. Вот, сударь, теперь вам известна единственная причина, вызвавшая в свет упомянутые мною жалкие сочинения. Не сомневайтесь, они продиктованы исключительно алчностью, высокомерием и бесчеловечностью… Во Франции ныне не желают видеть бедняков. Отлично! Так пусть же исправляются нравы — и тогда успех обеспечен! Главное, оградить юношество от тлетворного разврата и изгнать тягу к роскоши. О, эта пагубная страсть к роскоши, отнимающая у богача все его состояние, приводит в расстройство его дела, но нищие не испытывают при этом ни малейшего облегчения… Из-за своего нелепого стремления вознестись выше всех прочих богач рано или поздно неминуемо будет низвергнут в пучину бедствий… Сударь, литераторы просто обязаны представить правительству тщательно продуманные проекты борьбы с роскошью, и если им будет сопутствовать успех, то столь желанная в Париже программа уничтожения нищеты скоро претворится в жизнь. Тогда крестьянские сыны не потянутся в мастерские по производству безделок, не усядутся на запятки великолепных карет, а их отцы, лишившиеся лучших работников из-за охватившей вельмож губительной страсти к роскоши, уже не станут со своими домочадцами просить милостыню. Ныне же у дверей величественного дворца отец видит своего надменного сына, наряженного в расшитую галунами ливрею. Попавший в беду крестьянин скромно просит о помощи, но неблагодарный и заносчивый отпрыск, не желая признавать отца, безжалостно гонит от себя несчастного. Итак, сокращайте налоги, окружайте почетом и всячески поощряйте земледелие, [5] в особенности же оберегайте достойных землепашцев от наглых судейских, облаченных в нелепые черные мантии. Эти подлецы оставили отцовский плуг ради того, чтобы, используя возникающие между гражданами споры, безнаказанно обогащаться в городе. Это гнусный род людей, порождение ехидны, столько же бесполезный, сколько презренный; добрые законы должны были удерживать вас поблизости от родительского дома, ну а если вам угодно его покинуть, то лучше отправляйтесь-ка прямо на публичные работы. Пользы от вас на них, разумеется, будет немного, но таким образом вы принесете отчизне хоть малую толику выгоды, вместо того чтобы вредить ей, восседая в прокурорских камерах и судейских палатах: ваши должностные преступления, взятки, грабежи и скандальные мошенничества постепенно подрывают самые основы государства. Вы не желаете видеть нищенствующих во Франции, зачем же тогда непосильными налогами разорять несчастного землепашца? Зачем подстегивать алчность откупщиков? Неужели ради того, чтобы нашить больше золота на свои камзолы или напялить на пустую голову еще более пышные парики? Перестаньте творить зло — и нищие, тяжкое следствие вышеописанных злоупотреблений, не оскорбят взоры сограждан своим видом. Вам не следует изгонять бедняков за пределы государства якобы из сострадания, мучить бесчеловечными унижениями, вы не должны бросать их, как трупы, в смрадные и отвратительные казематы… Подумайте о том, что они такие же люди, как и вы, что над ними, как и над вами, светит то же солнце, что и они имеют право на кусок хлеба… Вы не желаете видеть нищих! Но почему тогда в Париж стекается золото со всех французских провинций? Где свобода торговли? Разделите же общественное богатство равномерно между всеми гражданами, чтобы ничей взор уже не оскорбляли картины вызывающего блаженства одних, в то время как другие умирают от голода в грязных лохмотьях. В силу какой необходимости маленькая кучка людей не знает, куда девать скопившееся у нее золото, между тем как остальные не в состоянии удовлетворить даже свои естественные потребности? Почему во Франции насчитывается только два или три прекрасных города, а прочие приведены бедностью к упадку и