Кюре обещал все это сделать. Он рассыпался в благодарностях по адресу госпожи де Бламон. Та в ответ сказала, что не понимает, почему естественные поступки, доставляющие ей огромное удовольствие, вызывают такие хвалебные речи. Алина, бросившись к матери в объятия, осыпала ее поцелуями…
Наблюдая эту картину, где с одной стороны были поруганная невинность и самая искренняя признательность, а с другой — дочерняя нежность, жалость и добропорядочность, я ощутил, как в моей душе рождаются ответные чувства, такие тонкие, такие сострадательные.
Мой друг, если и существует небесное блаженство, то оно, конечно, сводится именно к подобным ощущениям.
Но вот свидание завершилось: нервные потрясения сильно утомили Софи и сиделка попросила нас оставить больную в покое. Общество отправилось обедать. Добрая Изабо намеревалась было отправиться в буфетную, но госпожа де Бламон и госпожа де Сенневаль заставили кормилицу занять место за столом между ними. И в самом деле, добродетель украшает любое общество. Изабо вела себя скромно, достойно и приветливо. Мой друг, такая соседка сделает честь самой изысканной компании, чего нельзя сказать о бесстыдницах, известных под именем «щеголих», которые, вместо того чтобы употреблять простые и искренние слова, вести бесхитростные разговоры, столь близкие природе, осмеливаются болтать на жаргоне преступников, унижающем и позорящем женщину.
После обеда Изабо выразила желание еще раз обнять свою дорогую девочку.
Она сказала Софи, что собиралась приготовить для нее детскую комнату, однако теперь, поскольку девушка повзрослела и к тому же, добавила она с улыбкой, дело идет о барышне на выданье, придется уступить ей покои хозяйки.
«Мне! О моя дорогая, неужели мне! Я не желаю иной комнаты, кроме той, которую я занимала раньше. Я буду выполнять прежнюю работу по дому. Если же меня лишат этого счастья, если меня перестанут считать достойной служанкой, то я начну подозревать, что потеряла уважение Изабо из-за моих прежних проступков, и ничто меня тогда не утешит!»
Поистине, девушка эта восхитительна, все ее поступки дышат естественностью, так что любые движения столь прекрасной души доставляют окружающим непередаваемое удовольствие.
Обо всем происшедшем был составлен документ. Несмотря на намерение госпожи де Бламон удержать у себя гостей еще какое-то время, они отправились домой в том же самом экипаже, в котором их привезли, хотя и сами испытывали понятное желание остаться в Вертфёе. Однако пастырский долг одного и хозяйственные заботы другой не позволяли этого.
Послушай, Валькур! Как ты думаешь, кто безмятежно проводит ночи и наслаждается полнейшим покоем: негодяй, надругавшийся над беззащитной девушкой и обесчестивший ее, или же человек достойный и чувствительный, с радостным великодушием пришедший ей на помощь? Пусть только осмелятся появиться на мои глаза бесстыдные проповедники разврата, оправдывающие любой из пороков лживыми ссылками на природу, как будто она такая же испорченная, как и их грязные души! Да, они предпочитают оставаться глухими к праведным требованиям священного закона, ведь в противном случае им придется презирать самих себя; они почитают за лучшее оправдать преступление, стремясь избежать ужасного чувства, неизбежно возникающего при созерцании собственных грехов, — короче говоря, они обретают некое мрачное спокойствие лишь после того, как заглушат у себя в сердце последние угрызения совести… Так пусть же они появятся передо мной, говорю я, пусть появятся со своими мерзкими речами! И пусть им будет дано сделать выбор; осмелятся ли они колебаться, сравнивая достойную всяческого уважения покровительницу Софи с ее преследователем?
Рассказы Изабо, однако, особых новостей нам не принесли. Господин Делькур привез трехмесячную Софи из Парижа: детская колыбелька занимала переднее место в карете. Остановившись на постоялом дворе в Берсёе, Делькур подыскивал кормилицу. Ему посоветовали обратиться к Изабо. Делькур пообещал выплачивать пособие, увеличивая его из года в год. Девочку следовало обучить чтению, письму и шитью; называть ее Делькур просил не иначе как Софи. В том случае если он сам по какой-либо причине не сможет привезти деньги, это обязательно сделает другое лицо.
Делькур сдержал свое слово, и Изабо регулярно получала выплаты или прямо от него, или через посредников. Сам Делькур в течение тринадцати лет, когда Софи воспитывалась на его средства в доме Изабо, навестил девочку только четыре раза, неизменно въезжая в деревню по парижской дороге. Он останавливался на постоялом дворе, час-другой проводил вместе с Софи, знакомился с ее скромными успехами и уезжал.
«Между прочим, — заявила нам Изабо, — девочка имеет понятие о христианской вере, поскольку по моему почину обучалась в школе при церкви. Делькур никогда не интересовался всем этим. Как-то раз, когда я пыталась заговорить с ним об этом, он сказал мне: “Шитье, шитье и чтение, сударыня, — вот и все, что необходимо знать девушке”».
Такие высказывания, как остроумно подметила Изабо, заставляют думать, что имеешь дело с гугенотом.
Потом Делькур приехал вместе со своим другом и увез девушку с собой. Остальное тебе известно. Мы ожидаем новостей из Парижа. Как только мы их получим, я тебе сразу же напишу.
Письмо девятнадцатое
ВАЛЬКУР — ДЕТЕРВИЛЮ
Париж, 8 сентября
Я несколько промедлил с ответом на твои письма: необыкновенное происшествие, рассказ о котором ты преподнес мне в виде дневника, должно было, по моему мнению, завершиться прежде, чем я написал бы тебе хоть строчку.
Мой друг, вообрази себе мое состояние: в каких только догадках не пришлось мне теряться! Для меня совершенно ясно, что под именами Делькур и Мирвиль скрываются известные нам господа, и именно поэтому я не одобряю вашу жалобу. Госпожа де Бламон имеет дело со своим супругом — человеком чрезвычайно ловким и развращенным. Если он когда-нибудь узнает о жалобе, то, вероятно, воспользуется этим документом, чтобы официально доказать враждебные намерения жены, якобы стремящейся погубить невиновного мужа. Он представит дело так, будто бы госпожа де Бламон нарочно выдумала такую историю, чтобы обвинить своего мужа в преступлениях, достаточных для лишения его отцовских прав. Как только ему это удастся, оружие, ранее направленное против господина де Бламона, тут же обратится против нас. Жалоба эта, помимо прочего, не в силах возместить Софи пережитые ею лишения. Благородная щедрость, присущая госпоже де Бламон, и без того уже помогла несчастной девушке. После всего происшедшего не кажется ли тебе, что судебное преследование неуместно, если не опасно? Мой друг, разве ты не знаешь, с какой поразительной ловкостью эти подлецы отражают наносимые им удары, а затем переходят в наступление? Эти ничтожные плуты