Валькур, я вынуждена остановиться. Я замолкаю… Я вижу, как Вы проливаете слезы над этими строчками. Мне хочется плакать вместе с Вами, мой друг, но я не желаю, чтобы Вы страдали вдали от меня, ведь я не смогу осушить Ваши слезы… Ах, каким счастьем мы бы наслаждались вместе: Вы, моя Алина и я. Наша жизнь текла бы мирно и спокойно. Старость казалась бы мне весною. Рядом с Вами я готова была безмятежно встретить свой конец! Нежные руки друзей закрыли бы мои глаза, и я сошла бы в могилу в блаженном спокойствии. Но нет, умирать придется в одиночестве, ни один из друзей не сможет мне помочь, все они будут вдали от меня в тот час, как я подойду к смертному порогу. Ну и пусть! Вы видите: я начинаю снова впадать в меланхолию, несмотря на все усилия ее избежать. Нет! Напрасно я старалась удержать слезы: они льются против моей воли. Тысячи мыслей тревожат мою душу. Я виновата в Ваших несчастьях, потому что не должна была допустить зарождения той любви, помочь расцвету которой было не в моей власти. Я позволила Вам познакомиться с Алиной и с ее грустной матерью, и зачем? Сегодня нам пришлось бы испытывать меньше огорчений, никогда ведь нельзя простить себе горе других, если причинила его ты. Однако не все еще потеряно. Нет, Валькур, далеко не все. Ваша добрая и искренняя покровительница вправе Вас чуть-чуть обнадежить, ведь я страстно желаю оправдать высокое звание Вашего друга. Нет, Валькур, потеряно далеко не все. Мой жестокий супруг, возможно, одумается, а то чудовище, что ходит за ним повсюду и преследует нас с беспримерной яростью, даст Бог, поймет, что ему вряд ли стоит надеяться на счастье в браке с девушкой, испытывающей к нему одну лишь ненависть. Мне необходимо так думать, я хочу этому верить, ибо коварная надежда — ей предаются в несчастье — походит на мед: им смазывают края чаши, наполненной целебным отваром Польши. Обманутый таким способом ребенок выпивает отвар. Сладость принуждает его жадно проглотить лекарство.
Как мне лгал этот человек! А я ему верила… О, как приятно внимать льстивым речам! Несчастный пловец после кораблекрушения судорожно хватается за протянутую ему руку помощи. Разве дано ему предположить, что спаситель низринет его обратно в морскую пучину! Увы! Вы оказались правы, президент намеренно меня обманывал. Он считал Софи своей дочерью; оснований сомневаться в этом у него не было. С такими душами природа не творит чудес… Итак, считая Софи своей дочерью, он клялся мне в обратном — преступление, следовательно, вполне установлено; те же лживые обещания, что мне удалось у него вырвать, объясняются скорее всего его замешательством. Это его теперь, по-видимому, раздражает, а в раздражении такие люди способны на все. Но как бы там ни было, у меня пока существуют родственники, и они не оставят меня в беде. Когда я обращусь к ним с мольбою о помощи, они протянут мне руку, они не будут спокойно взирать на гибель Алины и ее матери. Впрочем, пора переменить тему нашего разговора. Валькур, позвольте рассказать Вам о моих планах, частью уже воплощенных в жизнь. Сердце мое и так разрывается от всех этих жалоб и стенаний.
Как Вы понимаете, я с трудом удерживалась от желания по возможности скорее навести справки об Элизабет де Керней. Какой бы ни оказалась ее судьба, она продолжала живо меня интересовать, я просто сгорала от нетерпения разузнать о ней поподробнее. Детервиль незамедлительно написал письмо в Ренн, своему родственнику, умоляя его рассказать о мадемуазель де Керней со всей обстоятельностью. Мы ожидаем ответа, но положение мое в любом случае весьма щекотливое. Вы не обманулись в своих предчувствиях; я, конечно, страстно желаю забрать это дитя, но могу ли рассчитывать на отклик в ее сердце?
Единственное, что я вправе сделать, так это назваться Матерью, но ответит ли она мне нежными чувствами? Разве она всем не обязана воспитавшим ее людям? И потом, если мне посчастливится вновь обрести Элизабет, станет ли девочке от этого лучше? Судьба, которая ей выпала и на которую она может надеяться в будущем, несомненно, выглядит предпочтительней той, что я могла бы даровать ей как моей младшей дочери… И надо ли возвращать девушку назад к такому отцу? Ведь он, вероятно, даже не пожелает ее признать или же будет видеть в ней жертву для своего нового ужасного разврата. Валькур, неужели не следует учитывать столь грозные опасности?
Нет, пусть уж лучше она остается там, где находится сейчас; я, по крайней мере, знаю, что моя дочь счастлива. Возможно, я когда-нибудь с ней и познакомлюсь; увидев ее хотя бы раз, я полюблю ее навсегда и сочту себя вполне счастливой. Но если моему нежному сердцу откажут и в таком малом желании… Ох, Валькур, какой же обездоленной я буду себя тогда чувствовать! К счастью, беды успели стать мне привычными, сердце мое как-то отвердело: одним ударом судьбы больше, одним меньше — оно уже перестало их замечать. Вопрос о наследстве, принадлежащем семье де Керней, заставил меня серьезно задуматься: я испытываю понятные угрызения совести. Позволю ли я дочери пользоваться богатством, на которое она не имеет права? Должна ли я лишить состояния законных наследников? Нет, конечно, нет. Данное обстоятельство задело также и Вашу щепетильность, мой друг, я полностью разделяю Ваши тревоги, но из двух страшных зол мы вынуждены выбирать меньшее. Что касается Софи, то мы поступили следующим образом (не знаю, одобрите ли Вы наши действия). Детервиль постоянно твердит об опасностях, подстерегающих девушку в Берсёе независимо от того, является она дочерью президента или нет. Выходит, ее никак нельзя отправлять в Берсёй. А жаль: мы уже