Я просто не смогу изображать каждый день счастье, видя их вместе. Слишком сильные чувства я испытывала когда-то к Паше, слишком больно каждый раз видеть его, вспоминать как он меня бросил и убеждать себя, что такова судьба.
И в то же время, я рада за сестру, потому что Пашка будет хорошим отцом и мужем, я уверена. Просто мне, чтобы не бередить раны на сердце и не провоцировать его, лучше отдалиться. Арина имеет право на счастье. Паша тоже. Это их выбор и мне остается только одно — принять и не мешать.
— Ой, Паша, какой же ты молодец! Ведь многие ребята после тюрьмы так и не могут вернуться к обычной жизни. — вздыхает мама, когда мы все уже сидим за столом. — А ты, вон, на работу устроился, бизнесом занялся. Осталось жениться и деток родить.
Напряженно наблюдаю за его реакцией. Паша тактично кивает, ничего не отвечая.
— Надо двойню сразу, чтобы наверстать упущенное, — смеется Арина, весело глядя на него.
— Паш, а у тебя есть на примете кто? — не унимается мама.
Бросаю на нее сердитый взгляд. Вот упрямая, все равно вывернулась и сделала по-своему.
— Есть, — кивает Пашка.
— Наша, местная? Или кого-то на севере себе нашел?
— Местная, — смущенно усмехается он.
— Держись, Паш, — вздыхаю, строго глядя на маму. — Сейчас будет допрос с пристрастием.
Он снова усмехается.
— Ой, все! — закатывает она глаза. — Прям уж и не спроси. Паша мне как сын, вот я и волнуюсь за него. Ты молодец, Пашка, я очень тобой горжусь.
— Спасибо, теть Галь, мне правда приятно. — улыбается он.
— Давай, за тебя, мой хороший, — поднимает мама стакан с компотом. — Пусть все у тебя будет хорошо.
Чокаемся. С улыбкой смотрю, как Соня берет двумя руками свой пластиковый стаканчик с нарисованными на нем героями из мультика и тянется к нам. Она очень любит праздники.
Чокаемся и с ней тоже. Стакан неожиданно выскальзывает из маленьких ладошек. Подхватываю его другой рукой, но случайно задеваю своим об стол. Он ударяется дном и раскалывается прямо в моей ладони. Ахаю от боли и тут же разжимаю руку. Остатки компота выливаются на стол. По пальцам начинают бежать алые кровавые дорожки.
— Ира, — подскакивает Паша и тянет мне салфетки.
Арина бросается за полотенцем.
— Ох, ну как же так? — охает мама.
— Мам, посмотри, пожалуйста, чтобы Соня не порезалась, — беру у Паши салфетки и прикладываю к ране, но они тут же промокают.
Встаю и быстро ухожу в ванную. Смешно, но уже второй раз в день появления Пашки я разбиваю посуду и режусь осколками. Будто сама судьба напоминает о том, что рядом с ним может быть больно.
Шиплю, подставив руку под воду, чтобы смыть кровь.
— Сильно? — раздается сзади голос Паши. — Дай посмотрю.
Бросаю взгляд в зеркало и наблюдаю, как он прикрывает дверь.
Отодвигаюсь в сторону, Паша тут же перехватывает мою руку и морщится, глядя на порезы.
— Сильно, Ир. Давай доедем до больницы.
— Ой, нет, не надо, — отмахиваюсь. — Достань перекись, пожалуйста.
Паша тут же достает из полки аптечку и начинает обрабатывать мне руку. Мы едва с ним помещаемся в маленькой ванной, а за закрытой дверью я вообще чувствую себя будто в ловушке. На полутора квадратах очень быстро становится душно.
Дыхание учащается. Слишком интимно и близко мое прошлое сейчас ко мне. Слишком прямые и пристальные взгляды оно бросает на меня. Я чувствую мужественный аромат его духов. Это пьянит, оголяя давно припрятанные в самый дальний и темный уголок души желания. Прячу взгляд, но тело выдает с потрохами, реагируя мелкой дрожью.
— Сильно болит? — уточняет Паша, приклеивая уже третий пластырь. — Может, все же в приемный покой доедем?
— Да все нормально, не переживай так, — выдыхаю, убирая руку. — До свадьбы заживет. Спасибо, Паш.
Тянусь к двери, чтобы открыть, но врезаюсь грудью в мощную ладонь. Оборачиваюсь испуганно к Паше и наблюдаю, как он зачем-то снова включает воду в раковине.
— Ты чего? — вздрагиваю, когда он обхватывает ладонями мое лицо. — Паш…
Ничего больше не успеваю сказать, потому что он наклоняется ближе и жадно набрасывается на мои губы.
10. Обещания
— Придется побыстрее с этим разобраться, — шепотом выдыхает, разрывая поцелуй.
— С чем? — обессиленно растекаюсь по стенке.
— Со свадьбой, — усмехается.
Прихожу в себя, понимая, что я натворила.
— Паш, дай мне выйти, пожалуйста, — упираюсь ему в грудь. — А сам разбирайся, с чем хочешь.
— То есть, ты даёшь мне зелёный свет? — отстраняется, но упирается руками в стену по обе стороны от меня, не выпуская.
— Конечно, — усмехаюсь, взяв себя в руки. — Я же не могу запретить вам жениться. Только меня не трогай. Иначе я расскажу все.
Брови Паши дёргаются вверх.
— Кому “нам”? — хмурится.
— Вам с Ариной, — пристально смотрю на него.
В расширенных зрачках его серых, как сталь, глаз мелькает удивление. Такое, которое невозможно сыграть. Молчаливое, сдержанное и достаточно искреннее, чтобы я тут же усомнилась в своих догадках.
Неужели, между ними ничего нет? Но, как же тогда понимать все, что я видела?
— У нас с Ариной ничего нет, — подтверждает Паша мою догадку, мягко касаясь пальцами моего подбородка.
Снова склоняется к моим губам, но я уворачиваюсь от поцелуя, несмотря на то, что мне безумно хочется наброситься на его губы самой.
— Паш, — выдыхаю. — Тебя не было шесть лет. Ты думаешь, что так просто можно взять и все вернуть обратно?
— А почему нет? — хмурится он, разворачивая мое лицо обратно и выдыхая мне в губы свой вопрос.
— Потому что я не уверена, что все снова не повторится. — отвечаю, и Паша все же ловит мои губы своими.
Задыхаюсь от напора. Легкие будто каменеют. Не могу вдохнуть и дышу дыханием Паши, которым он щедро делится, углубляясь в мой рот и заставляя отвечать ему.
— Не повторится, — тихо рычит между поцелуями.
— Ты бросил меня, — напоминаю, и от фантомной боли тут же ноет под ребрами.
Я же буквально умирала тогда. Я не просто жить не хотела, я молилась о смерти. Воспоминания отрезвляют похлеще холодной воды.
— Я не хотел, чтобы ты страдала из-за того, что я в тюрьме. — выдыхает в потолок, закрывая глаза.
— А я все равно страдала. — усмехаюсь. — Просто не только из-за тюрьмы, но еще и из-за того, что ты бросил меня и женился. Поэтому, я больше не верю в красивые слова, Паш, и больше не ищу отношений.
— Если бы я не доказал свою невиновность, я бы еще сидел, Ир. Восемь лет мне дали!