Фонарь по правую руку от нас мигает и окончательно гаснет, а мне хочется развернуться и сломать тонкую шею Хелены прямо здесь и сейчас. Никогда не замечал, насколько она на самом деле корыстная. Гадкая. Совсем не такая яркая и утонченная, какой я видел ее в последние полгода: теперь и осанка ее кажется кривой, и глаза – пустыми и озлобленными, и губы – изогнутыми в противной усмешке. Как я мог полюбить такую?
И все-таки чудесный образ в моей голове поколебать сложно. Пусть Хелена болтает что угодно, я запомню ее другой. Прелестной синей бабочкой – моей первой и, возможно, единственной музой, которой не суждено стать кем-то еще. Ведь это она вдохновила меня на то, что я собираюсь с ней сделать. Подтолкнула меня к этому собственными руками.
Я прикрываю глаза на мгновение, чтобы не сорваться раньше времени. Рано, еще слишком рано.
– Все, с меня хватит. – Она останавливается, едва мы заходим чуть глубже в парк. Облокачивается на широкий ствол плакучей ивы и вскидывает густые брови. – Либо говори, чего ты хотел, либо я разворачиваюсь и ухожу.
Ты уже никуда не уйдешь, дорогая. Потому что я тебя не отпущу. Но вместо того, чтобы произнести эти слова вслух, я поворачиваю к Хелене голову и едва заметно приподнимаю уголки губ. Всего пара мгновений отделяет меня от непоправимой ошибки, и совесть подсказывает, что я еще могу остановиться. Проблема в том, что останавливаться я не хочу.
Я хочу избавиться от Хелены Браун раз и навсегда. Показать ей, какой бывает любовь, если от нее отвернуться. Втоптать в грязь и пройтись форменными туфлями сверху. Хочу.
– Почему? – только и произношу я, заглянув ей в глаза. Там меня встречает холодная бездна.
– Боже мой, – Хелена закатывает глаза, – десять раз тебе уже повторила. Ты мне больше неинтересен, Рид. Будь ты хоть десять раз хорош, ты все равно мне не пара. Отпусти и забудь, окей? И вовсе не обязательно было ради этого тащить меня в парк.
Когда она разворачивается и собирается пойти обратно в сторону корпусов, я резко хватаю ее за шею и прижимаю к себе. Надавливаю так сильно, что Хелена заходится кашлем и пытается наступить туфлей мне на ногу, но не попадает. И тогда я давлю сильнее, перекрывая поток воздуха окончательно.
Как тебе такое, дорогая?
Но Хелена не может ответить, лишь царапает длинными ногтями по моей ладони и хрипит. Дергается, словно еще чуть-чуть, и впадет в агонию, только я ей не позволю. Внутренний карман форменного пиджака академии прожигает изнутри простой кухонный нож, и я прихватил его с собой не просто так. Мне нужно прочувствовать кровь моей бывшей музы на губах.
Нужно увидеть, как вытекают из нее остатки жизни. Это-то она заслужила.
– Я ведь любил тебя, – шепчу я ей на ухо, и в моем голосе проступает гнев. – Так, как никто другой не смог бы.
Она извивается в моих руках, как скользкая змея, впивается ногтями мне в кожу и отчаянно хрипит. Я чувствую, как бешено бьется сердце в ее груди, буквально ощущаю панический страх. Так ты и погибнешь, Хелена, – посреди старого парка, за которым не ухаживали годами, под огромной плакучей ивой, где тебя найдут лишь спустя несколько недель. Если вообще найдут.
Всего пара мгновений, и она наконец потеряет сознание от нехватки кислорода. Но мне хватает нескольких коротких движений, чтобы достать из кармана нож и провести лезвием по ее горлу. Руки дрожат, а перед глазами стелется туман, только этого недостаточно, чтобы меня остановить. Отступив на пару шагов, я смотрю на собственные перепачканные кровью руки, на скорчившуюся на земле Хелену – она хватается за горло, кашляет и старается закрыть рану, но жизнь медленно утекает сквозь пальцы.
Все должно было закончиться иначе. Ты должна была провести со мной вечность, Хелена. Должна.
Однако она никогда уже мне не ответит. Последний блеск в карих глазах угасает, и ее бледные руки безвольно валятся на обагренную кровью землю. И на ее губы, словно на диковинный цветок, садится ярко-синяя бабочка, так похожая на саму Хелену. Хрупкая и непостоянная. Слишком яркая, чтобы ее любить.
Тебе нравится боль, Хелена? Потому что я прочувствовал ее сполна.
О ее смерти сообщают лишь спустя несколько недель, когда в академии появляется новый садовник и начинает приводить парк в порядок. И пусть исчезновение старосты Белмора, неотразимой Хелены Браун, и поставило академию на уши на день-другой, но вскоре о ней все забыли. Кто-то говорил, что она была взбалмошной и могла сбежать с каким-нибудь новым парнем, а кто-то радовался, что одним надзирателем в студенческом корпусе меньше.
Я же просто ждал, поглядывая на густой парк из окон аудитории и вечерами вспоминая, какой горячей была ее кровь и с каким отвращением смотрели на меня под конец ее темные глаза. Честное слово, я любил ее сильнее, чем кого-либо в этой жизни, и добивался добрых полгода. А теперь… Теперь я даже не знаю, что я такое. Чудовище? Тварь? Благородный мститель с разбитым сердцем? Мрачно фыркнув себе под нос, я лениво откидываюсь на спинку стула и к словам молодого ректора Стилтона даже не прислушиваюсь.
Кажется, тот обещает усилить охрану и установить больше камер, чтобы обеспечить безопасность студентов. Рассказывает, что полиция уже работает над этим делом и убийцу найдут. Ищите быстрее, он ведь прямо у вас перед глазами. Чего проще – встать и признаться, но я не собираюсь. Хелена получила по заслугам, а я… Я как-нибудь справлюсь со своими демонами.
И рано или поздно найду новую музу, способную вдохновить меня на настоящий подвиг. Не на что-то липкое, скользкое и мрачное вроде убийства. Нет, мне нужна муза совсем другая. Такая, с которой я и впрямь смогу провести целую вечность.
Особенная.
Муза
Вернуться в общежитие мне разрешили лишь спустя полторы недели, когда глубокая рана на шее хоть немного да подзатянулась. Двигать головой все еще больно, ночами мне до сих пор снится холодный мокрый пол в женской душевой, но жить можно, мне бывало и хуже. Намного, намного хуже. Я просто надеюсь, что Джессика Купер получит по заслугам хотя бы от ректора, а Риду хватит ума не портить себе жизнь и не трогать ее.
Но я прекрасно знаю,