– Куда теперь, на мост?
– Да, пожалуй, – задумчиво кивнул Натан.
– А зачем мы туда всё-таки едем, если её никто не сбрасывал? – удивилась Аэлита.
– Осмотреться. Оттуда должен быть неплохой вид на реку, это гораздо нагляднее любых карт, – поморщился Титов и махнул рукой. – Ладно, едемте, а то мы тут до второго пришествия простоим. Может, какая толковая мысль по поводу места сброса в голову придёт…
– Погодите, а о чём же вы полтора часа разговаривали?! – изумилась Брамс.
– Вот о том и разговаривали, – развёл руками Титов, не вдаваясь в подробности: не хотелось признаваться, что настолько задержались они исключительно из-за его недоверия к лоцману. – Видите ли, в воду покойницу столкнули совсем рядом с тем местом, где потом нашли, иначе её непременно отнесло бы к противоположному берегу или увлекло течением дальше.
– И что в этом непонятного? – нахмурилась Аэлита.
– Непонятно, зачем злоумышленник поступил именно так. Не учёл течения и не заметил, что тело попало в камыши? Бог знает. Едемте, Аэлита Львовна, всё равно эта мелочь без прочих ответов не имеет никакого смысла. Мы ведь даже не уверены, что бедняжку действительно убили.
Мост оказался высоченным, широким, каменным, со сторожащими въезд сфинксами. По нему то и дело грохотали в обе стороны грузовики и цокали подковами лошади. Аэлита послушно остановила мотоциклет с краю дороги, почти на середине моста, и с мрачным неудовольствием уставилась в спину поручика, который только молча подошёл к перилам и облокотился о них, задумчиво глядя в воду.
Вѣщевичке не хотелось сейчас тут стоять, и вся поездка эта казалась глупой. Лучше бы они вернулись в Департамент и посетили буфет, право слово! А то две баранки и чашка иван-чая – весьма удручающий перекус.
Натан же глядел на расстилающуюся внизу водную гладь, на облепившие пологие песчаные берега пристани и причалы, подобные опятам на стволе поваленного дерева, на зеленеющий мыс и рассеянно думал, что местные девушки-самоубийцы – весьма храбрые и решительные особы и лучше бы было, примени они эти свои достоинства к какому-нибудь другому, богоугодному делу. Потому что ему, не трусливому, в общем-то, мужчине, который воевал и имел награды, дрался до смерти на дуэлях и готов был рисковать жизнью по долгу службы и велению чести, было на этом мосту очень и очень не по себе. Не настолько, чтобы бежать в панике, но прыгать отсюда, с высоты десятка саженей, вниз? Поручик думал и не мог представить себе той степени отчаяния, которая могла бы толкнуть его на подобное. Разве что серьёзное помутнение рассудка…
Неизвестную женщину могли только столкнуть с берега, причём самое большее где-то тут, у подножия моста. Вон там, где длинный песчаный нос прирастал к городу и к железнодорожной насыпи лепились какие-то сараюшки.
Даже с лодки, если вспомнить календарь (о чём тоже, к стыду поручика, напомнил Шалюк), её не могли сбросить. Нынче нерест идёт, рыбачить с лодок нельзя, и одинокая посудина только привлечёт внимание. Удить разрешалось в городской черте: мол, раз уж рыба такая дура, что не может найти себе более тихое место, так это её проблемы.
А вскоре эти мысли вылетели из головы поручика. Титов уже просто любовался золотыми куполами, ослепительно блистающими над городом, ярким бархатом майского, свежего ещё, ароматного леса, могучим, тёмным течением широкой реки.
Натан любил продуваемый всеми ветрами Петроград с его закованными в гранит водами, классическими и барочными фасадами, свинцовым холодом Финского залива и переменчивой погодой. Но сейчас, любуясь величайшей рекой русской истории, поручик как никогда остро чувствовал: столица – она… там, где-то. Она хороша, она неотъемлемая часть империи, но настоящая, живая Россия – вот она, здесь, перед глазами. Необъятный, захватывающий дух простор, на ладони которого многотысячный город кажется игрушечным.
И что ни делается – всё, право, к лучшему. Вот вроде бы и ссылка или даже бегство, и даром что не за Урал. И поручик, может быть, грустил бы о родных улицах, оставленных друзьях и перечёркнутом прошлом, но радушный город С*** явно симпатизировал столичному гостю, встречая его со всем возможным гостеприимством. Приветствовал ярким майским солнцем, одуряюще высоким чистым небом, вездесущим запахом реки и – буквально с порога – увлекал необычным, интересным делом. И знакомствами, конечно…
– Натан Ильич, может, мы поедем? – вырвала его Аэлита из размышлений. – Вы уже там с четверть часа стоите, углядели что-нибудь нужное?
– Углядел, Аэлита Львовна, – весело отозвался Титов, оборачиваясь и поправляя фуражку.
– Боюсь даже предположить, что именно, – скептически заметила Брамс.
– Всего лишь перспективы новой жизни, – мальчишески улыбнулся он. – Госпожа эксперт-вѣщевик, у меня к вам интересное предложение: как вы смотрите на то, чтобы по дороге остановиться и где-нибудь плотно отобедать? Баранки были хороши, но это баловство, а не еда.
– Зачем по дороге? Можно и в Департаменте, там в буфете недурно кормят, – заверила Аэлита, всем своим видом выказывая одобрение идеи поручика.
В двадцать третью комнату Брамс с Титовым вернулись к пяти часам в исключительно благодушном настроении, и там их, на удивление, встретил заметный разор. Шкафы и окна были распахнуты, на столах громоздились стопки из жёлто-серых, ветхих папок, амбарных книг и разномастных книжных томов – в большинстве блёклых, но кое-где даже ярких, золочёных.
Над этим разгромом царила Элеонора с неизменной папиросой в янтарном мундштуке: она неторопливо, со значительным видом проглядывала бумаги, порой вчитывалась в печатный и рукописный текст. На подоконнике вполне уверенно балансировал намывавший окно Чогошвили, негромко мурлыкавший себе под нос какую-то песню на грузинском. Сухо пахло густой архивной пылью и ядрёным нашатырным спиртом.
– В честь чего погром? – полюбопытствовал Титов, пристраивая фуражку на свободный стол.
– Марафет наводим, – сквозь мундштук пояснила Михельсон. – Тараканов пугаем.
– Каких ещё тараканов?
– Жирных, – последовал не более внятный ответ, затем делопроизводительница отвлеклась от своего занятия и подняла взгляд на начальника. – Здесь, к слову, от судебных звонили, новости у них. Вон, в пишущей машинке записка. Они эту красавицу не только разрезали, но даже опознали.
– Каким образом? – рассеянно проговорил Натан, пробираясь к машинке.
– Да бог их знает, – фыркнула Михельсон.
– Так. Аглая Капитоновна Навалова, двадцать лет. Солдатская слобода, Владимирская улица, дом четырнадцать. Что, Аэлита Львовна, прокатимся?
Отчего-то на этих словах Элеонора поперхнулась дымом, а Адам едва не сверзился с подоконника, чудом успев ухватиться за оконный переплёт.
– Может, не нужно Аэлите туда ехать? – осторожно предложил Чогошвили. Лицо его пошло