И почему-то именно эта мысль, сухая, отстранённая, какая-то механическая, мобилизовала мгновенно, сразу. Со смертью разошлись даже не соприкоснувшись рукавами, а прямо ощутимо ударившись плечами на противоходе. И это означало, что безносая опять стоит сейчас прямо за спиной. И кто обернётся первым? Что взлетит и опустится быстрее — наши мечи или её коса? Сердце ударило в третий раз после первого иволгиного крика.
— Сомкнуть щиты! — проорали страшно Крут, Свен и Олаф одновременно.
— Прочь от ям! — удивил рациональным приказом Хаген.
Перед нами появилась та самая стена щитов, какой издавна славились северные воины. А злых, разъярённых шведов будто за ошейники кто отдёрнул назад, прямо по вытягивавшимся телам друзей, от зияющих раскрытых над окопами крышек. Деревянных, крепких, выложенных сверху сколотыми верхушками валунов. Такие в закрытом виде от мостовой не отличить. Вот мы и не отличили. Такие же щиты, как те, что взметнулись перед нами, уложенные внахлёст, скрыли отряды бойцов по всей соборной площади. За ними стояли или сидели, сгруппировавшись, Яновы. Умудряясь стрелять прямо между спин, рук и ног союзников. И попадать.
Перед Всеславом развернулись Гнат и Вар. Глаза обоих горели, но привлек внимание великого князя не этот жар.
— Замерли оба! — и что-то в голосе его натурально заморозило обоих, прервав незавершённое движение, как в той детской игре про морские фигуры.
Осторожно, куда осторожнее, чем сапёры, «громовых дел мастера», Чародей начал доставать из кольчуг еле заметные шипы. Железные иголки длиной в полвершка, застрявшие в кольцах. Каждая из которых могла в любой миг отправить к Богам любого из них. Они следили за движениями Всеслава, кося глазами, как кони. Не позволяя себе даже дрожать. Иголок набралось полных два десятка.
— Чисто. Если доберёмся до Руяна — в ноги Стоиславу упаду. Святовитов чур в золото одену, — выдохнул великий князь, закончив осмотр. Небывало внимательный и пристальный, в четыре наших глаза, от которых не укрылось ни одной ядовитой стрелки. Последнюю, длиной едва ли больше полутора сантиметров, вытянули из волос Рыси. Тонкая, покрытая буровато-жёлтой плёнкой по всей длине, она была почти не видна там, словно еловая хвоинка. А проведи рукой — смерть.
Вар чуть скованно повернулся обратно, не убирая мечей, продолжив цепко осматривать площадь. Лишь пару раз тряхнув головой, будто прогоняя страх.
— Доклад! — рявкнул Рысь. Гоня и свой. И с ним — мысли о том же, о чём были у нас со Всеславом. Что смерть только что обняла и заглянула в самые глаза. Похлопала по плечу, погладила по волосам. И прошла мимо.
Над площадью понеслись поочерёдно крики соколов. И соек. С каждым новым резким высоким звуком воевода чуть светлел лицом. С каждым трескучим переливом — темнел. Это было удивительно и невероятно, но происходило всё именно так. С каменным выражением повернувшись ко Всеславу, он отчитался, когда затих последний крик. Соколиный.
— Площадь держим. Потеряли дюжину ребят.
Больше всего на свете хотелось разложить весь имевшийся запас громовика вокруг дьявольского собора, запалить и смотреть издалека на то, как гора серого камня превратится в груду щебня и глубокую яму. И потом где-нибудь на маленьком, чудом уцелевшем кусочке стены написать: «Развалинами Кентербери удовлетворён». Только для того, чтобы потом и этот кусок кладки разворотить, превратить в песок, во прах, кирками, ломами, сапогами, голыми руками.
«Носом подыши, друже. Ребятам мы так и так не поможем ничем. Ясно, что зло берёт такое, хоть вой да землю грызи. Но ты на то и великий князь, чтоб зверю в себе волю давать тогда, когда это нужно тебе, а не ему», — подумал я. И воздух, горький воздух Британии, пропитанный ядовитым дымом, что продолжал струиться из окон и ворот собора, потёк в наши лёгкие. Но ни вони, ни острого дымного запаха мы не почувствовали с ним совершенно.
Чародей долго выдохнул, протяжно, со звуком «ху-у-у», как после невозможной тяжкой, неподъёмной работы. Потряс головой, стараясь если не выбросить, то хотя бы перетрясти-перемешать чёрные мысли. И найти хоть одну светлую. Или хотя бы ту, что будет более рациональной. Он сидел на каменной ступени, уперев локти в колени, опустив кисти рук и плечи, как человек, уставший и вымотанный сверх всякой меры. А потом поднял голову и заговорил. Тем самым тоном, от которого замирало пламя:
— Гнат. Найти в городе и округе всю смолу и весь дёготь. Если есть те, кто держат ручных хорьков — купить. Подойдут зайцы и поросята, но только мелкие. Если здесь внутри стены остались горожане — всех вон.
Рысь кивнул и исчез.
— У вас как, други? — спросил Всеслав, обводя глазами хмурых северян.
Больше всего погибло норвегов и шведов, тех, кто рванулся первыми атаковать врага, что полез из разинутых пастей тайных ходов. Именно благодаря им густота и плотность ядовитых игл была меньше. Они буквально телами завалили ближайшие люки, как Александр Матросов. Вот только выжить, как Удодову, Кондратьеву или Майборскому, не удалось из них никому. Через подземные лазы и норы, что выходили в подвалах близлежащих домов, на площадь выползла разом почти сотня лихозубов. Чтобы сдохнуть.
Собор стоял, продолжая давить на мозги одним фактом своего существования. Оттуда уже давно не раздавалось ни звука, не летели стрелы и иглы. Мёртвый серый камень равнодушно смотрел на нас пустыми глазницами стрельчатых окон. Их которых наверх, к небу и Солнцу, тянулись клубы дыма, чёрного и белого. Я отстранённо подумал о том, что случись подобное в моём времени в Риме, на площади Святого Петра, это очень озадачило бы католиков всего мира. А ещё впервые в жизни остро пожалел о том, что не было у меня сейчас под рукой баллонов с фосгеном или хотя бы хлором. Они пришлись бы очень кстати. «Чёртовы колдуны», — буркнул в который раз Всеслав, подглядев в моей памяти картины того, как накрывали поле боя желтовато-зелёные облака. И что случалось после.
После