— Что будем делать? — спросил я. — Болезнь вернется, когда мы уйдем.
— Не наша это забота, — сказал Митька. — Мы что, нянек им приставить должны?
— Они язычники, — добавил Прохор. — Может, это божья кара за их поганые обряды?
Но были и другие голоса.
— Люди как люди, — возразил Степан. — Дети у них, бабы. Разве виноваты они, что хворь такая?
Федька, самый молодой из казаков, предложил:
— А что если учить их нашим способам? Огороды там, скотину держать?
Я покачал головой:
— Земля здесь скудная. Ничего не вырастет. И скотина зимой не выживет без запасов корма, а где его взять?
Решения так и не нашлось.
Ночью я не спал. Ходил по стойбищу, проверял больных. В одном из чумов молодая мать укачивала ребёнка, напевая колыбельную. В её голосе слышалась тревога — она боялась, что дитя тоже заболеет.
У костра сидел старый остяк — не из рода Айне, он пришёл с нами. Я подсел к нему.
— Что думаешь об этой болезни, дед?
Он долго молчал, потом сказал:
— Духи земли отвернулись от этого рода. Они одиноки, как волк, отбившийся от стаи. А одинокий волк погибает.
— И что же делать?
— Найти новую стаю или умереть.
…К утру у меня начал формироваться план. Рискованный, спорный, но…
Я нашёл Савву у костра. Он сидел и монотонно точил саблю. Эдакая казацкая медитация, иначе не назовешь.
— Савва, нужно поговорить.
Он отложил оружие, кивнул на бревно рядом. Я сел, собираясь с мыслями.
— Есть только один выход — переселить их в Кашлык.
Савва присвистнул:
— Это ты серьёзно? Целый род?
— А что ещё? Ты сам видишь — здесь они обречены. В Кашлыке хоть под присмотром будут, питание наладим, с другими людьми общаться станут. Изоляция — главная причина беды.
Болдырев почесал бороду, размышляя.
— Дело говоришь. Но как это устроить? Тут человек семьдесят, если не больше. Где их размещать? Чем кормить?
— Придумаем. В Кашлыке места уже немного, но оно есть. Мужчины будут промышлять рыбу, пушнину. Женщины могут помогать с выделкой шкур, шитьём. Работа найдётся.
— Я не против, — медленно сказал Савва. — Люди работящие, лишними не будут. Но что скажет Ермак? Как-то надо с ним поговорить. Он такие дела, не обдумав, не решает.
Это была правда. Атаман Ермак — человек осторожный, каждый шаг просчитывает. Привести целый род остяков без его ведома — это может плохо кончиться.
— А если послать гонца? — предложил я.
Савва покачал головой:
— Пока доедет, пока обратно — две недели минимум. И дорога опасная. Татары, волки, метели…
— Без нас они снова в припадки впадут. А потом их еще и волки в том состоянии сожрут.
— Да понятно… — вздохнул Савва. — А припасов хватит? Зима долгая.
Этот вопрос меня тоже беспокоил. Запасы в Кашлыке не безграничны. Но выбора не было.
— Мужчины сразу на промысел пойдут. Рыбы в Иртыше много.
Савва встал, прошёлся туда-сюда.
— А что скажут соседи — вогулы и остяки из других родов? Они же этих боятся, как прокажённых. Говорят, заразное.
— Объясним, что не заразное. Что от голода и одиночества эта хворь.
— Ты объяснишь, а они послушают? — усмехнулся Савва. — У них свои шаманы, свои приметы. Скажут — русские привели бешеных, теперь все заболеем.
Я поднялся, посмотрел ему в глаза:
— Савва, нет времени советоваться. Либо мы их сейчас забираем, либо весной их можно будет всех хоронить.
Он долго молчал, потом кивнул:
— Ладно. Но если Ермак спросит — ты решение принимал.
— Согласен. Отвечу за всё.
— Тогда поговори с ними. Узнай, согласны ли вообще ехать.
Я нашёл Айне у чума вождя. Она помогала старой женщине готовить похлёбку. Увидев меня, отошла в сторону.
— Айне, мне нужно поговорить с тобой и вождём. Это важно.
Она кивнула, позвала Мункачи. Он вышел из чума, опираясь на посох. Мы отошли подальше от любопытных ушей.
— Я думал всю ночь, — начал я. — Есть только один способ спасти ваш род. Переехать в Кашлык.
Мункачи нахмурился.
— Спасибо, но… Что будет с могилами предков? Кто будет за ними ухаживать?
— Можно приезжать сюда иногда, проводить обряды. И духи предков поймут — вы уходите не по своей воле, а чтобы спасти детей и внуков.
— Другие роды не примут нас. Будут гнать, как больных собак.
— В Кашлыке власть русского царя. Там все равны перед законом — татары, остяки, вогулы, русские. Никто не посмеет вас обидеть.
Это было, конечно, высокопарной фразой, но не совсем ложью. Ермак действительно строго следил за порядком, не позволял притеснять мирных инородцев. И из чувства справедливости, и исходя из политических соображений.
Мункачи посмотрел на Айне, она кивнула. Потом вождь грустно сказал:
— Если остаться — смерть. Если уйти — может, жизнь. Мы поедем.
— Мудрое решение, вождь. Но нужно убедить твой народ. Не все захотят оставить родные места.
Айне покачала головой:
— Они пойдут. После того, что случилось, они боятся оставаться здесь больше, чем уходить. Злые духи завладели этим местом.
— Когда можете собраться?
Мункачи подумал:
— День или два. Нужно собрать вещи, разобрать чумы, подготовить нарты. У нас есть свои сани, свои собаки.
— Хорошо. Если надо, мы поможем. Савва выделит людей.
Вождь, пошёл к своему чуму. Айне задержалась.
— Максим… ты рискуешь. Если твой атаман не одобрит…
— Одобрит, — сказал я увереннее, чем чувствовал. — Ермак умный человек. Он поймёт.
Она посмотрела мне в глаза:
— Ты делаешь это не для выгоды. Почему?
Я пожал плечами:
— Не могу смотреть, как люди гибнут. Любые люди. И потом… мы пришли в эти земли не только за пушниной.
— Красивые слова. Надеюсь, они не останутся только словами.
Она ушла, а я остался стоять, глядя на суетящихся остяков. Весть о переезде уже разнеслась по стойбищу. Женщины плакали, мужчины хмурились, дети испуганно жались к матерям. Но никто не протестовал. Айне была права — страх перед новыми припадками оказался сильнее привязанности к родной земле.
Савва подошёл, встал рядом:
— Приказывай, что делать. Раз решился, надо действовать быстро.
— Выдели пять человек помогать с разбором чумов. Пусть остяки проверят нарты. И собак накормить как следует, дорога неблизкая, хотя они это и сами знают.
— Сделаю. А ты?
— Я составлю список — сколько людей. Чтоб Ермак знал.
Савва усмехнулся:
— Всё-таки опасаешься, что он будет против?
— Я уверен, что он поймет.
Работа закипела. Казаки и остяки трудились бок о бок, разбирая чумы, увязывая пожитки. Я ходил с берестяной грамотой, записывал: восемнадцать семей, семьдесят три человека, из них девятнадцать детей. Собаки, нарты, утварь, запасы вяленой рыбы и мяса.
К вечеру Мункачи собрал род