Я спустился в первую землянку вместе с Черкасом. Внутри было темно, пришлось зажечь факел. То, что мы увидели, заставило даже видавшего виды сотника выругаться. Стены были измазаны засохшей кровью, на них углем и чем-то белым — возможно, известью — были нарисованы символы, напоминающие перевернутые кресты и пентаграммы. В углу стоял грубо вытесанный идол — человеческая фигура с головой козла, вся облепленная засохшей кровью и воском от свечей.
Следующая землянка оказалась жилой. Здесь были нары, покрытые шкурами, грубая деревянная посуда, котел для варки пищи. Но и здесь царила та же атмосфера безумия — на стенах висели связки сушеных трав, были нарисованы какие-то неряшливые знаки.
Самое страшное мы нашли в последней, самой дальней землянке. Там, по всей видимости, содержались захваченные сектантами люди.
Вогулы обследовали окрестности и нашли место захоронения — яму, прикрытую ветками, полную человеческих останков. Сколько там было тел, сосчитать было невозможно — все перемешалось в кошмарную массу.
— Сжечь, — коротко приказал Черкас. — Все дотла.
Мы вытащили из землянок все, что могло гореть — шкуры, деревянную утварь, вещи и сложили их в кучи у входов.
Огонь взвился высоко, черный дым повалил в небо. Дерево трещало в пламени, издавая звуки, похожие на стоны. Вогулы бросали в огонь какие-то травы, бормоча заклинания на своем языке — наверное, очищали место от скверны своими методами.
Пожар бушевал пару часов. Искры летели на ближайшие деревья, но лес не загорелся. Скоро от поселения сектантов остались только черные провалы в земле да обугленные колья.
Мы вернулись к месту, где оставили пленных. Евсей сидел в той же позе, несмотря на побои, только теперь его лицо было совсем изуродовано — глаза заплыли, рот разбит, но он все равно что-то бормотал.
Вогулы подошли ко мне с Черкасом. Алып перевел слова старшего.
— Мы забираем их, — сказал тот. — У нас к ним свой счет. Торв Нал был нашим братом.
Я понимал, что это означает. Вогулы не просто казнят этих двоих, но и заставят их жестко страдать перед смертью. Но это их право.
…Путь назад в Кашлык занял несколько дней.
Слава Богу, что все закончилось, и зло было побеждено.
…Утренний мороз обжигал лицо, когда мы вышли на лесную поляну в полуверсте от острога. Я нес обе винтовки, завернутые в кожу, а за спиной — мешок с порохом, пулями и принадлежностями для стрельбы. На шее у меня висела сделанная раньше подзорная труба. Ермак шел впереди, его тяжелая поступь оставляла глубокие следы в снегу. Рядом с атаманом шагали Матвей Мещеряк, Иван Кольцо, Савва Болдырев и Черкас Александров, а чуть поодаль — Прохор Лиходеев. Он тащил деревянный щит — мишень.
— Ну что, Максим, — обернулся ко мне Ермак, когда мы вышли на открытое место, — давай, показывай.
Я кивнул и начал разворачивать первую винтовку — ту, что полегче. Березовое ложе отполировал до блеска, металл вороненый, матово поблескивал на солнце. Широкая скоба спускового крючка позволяла стрелять даже в толстых рукавицах.
— Вот первая, — пояснил я, поднимая винтовку. — Попроще. Весит чуть больше обычной пищали, зато бьет точно и далеко. Нарезы в стволе закручивают пулю, она летит ровно, не кувыркается.
Матвей Мещеряк подошел ближе, с интересом разглядывая оружие.
— А замок кремниевый…
— Да, конечно, — ответил я. — Так гораздо надежней.
Прохор Лиходеев указал на дальний край поляны, где виднелся поваленный ствол.
— До той сосны шагов двести будет. Пищаль на такое расстояние еще возьмет, но попасть…
— Для начала попробуем, — согласился я и начал заряжать винтовку.
Отмерил порох — ровно столько, сколько нужно. Высыпал на полку затравочного пороха, закрыл крышку. Затем засыпал основной заряд в ствол, уплотнил пыжом. Свинцовая пуля, отлитая точно по калибру, села в нарезы с легким усилием. Досылая ее шомполом, чувствовал, как она идет по спирали нарезов.
Прохор тем временем отнес туда мишень, приладил к дереву и вернулся.
Я встал в стрелковую стойку — левая нога вперед, приклад плотно в плечо. Прицелился через целик и мушку.
— Стреляю, — предупредил я.
Плавно нажал на спуск. Грохот выстрела разнесся по лесу, из ствола вырвался сноп искр и дыма. Через мгновение на щите появилась дыра — почти в центре.
— Вот это да! — присвистнул Иван Кольцо. — На двести шагов, да в самую середку!
— Это еще не предел, — сказал я, перезаряжая. — Давайте цель подальше.
Черкас и Савва побежали переустанавливать новый щит. Поставили его у большой ели, что стояла шагах в трехстах.
— Триста шагов, Максим, — прищурился Ермак. — Из пищали на такое расстояние не попадешь.
Я снова зарядил винтовку, на этот раз еще тщательнее отмеряя порох. Прицеливаясь, взял поправку чуть выше — на таком расстоянии пуля уже заметно снижалась. Выстрел — и снова попадание, хотя и не в центр, а ближе к краю щита.
— Вот это да, — покачал головой Матвей Мещеряк, рассматривая цель в подзорную трубу. — Я своими глазами вижу, а не верится.
Затем он отдал ее Ермаку, тот тоже посмотрел и передал ее дальше всем остальным.
— Теперь вторая винтовка, — объявил я, разворачивая тяжелую «снайперскую» систему.
— Цель — тот же щит на триста шагов, — объявил я, устраиваясь за винтовкой.
В оптический прицел щит выглядел огромным. Перекрестье прицела легло точно в центр. Поправочные винты позволяли сместить точку прицеливания на четверть вершка.
Грянул выстрел. Отдача ощутимо толкнула в плечо, но массивное ложе погасило большую часть удара.
— Попал! — крикнул Прохор, наблюдавший за мишенью в подзорную трубу. — Точно в центр!
— А теперь настоящее испытание, — сказал я. — Ставьте щит на четыреста шагов.
— Четыреста⁈ — Матвей Мещеряк покачал головой. — А долетит ли пуля?
— Долетит, — уверенно ответил я. — И попадет.
Пока устанавливали дальнюю мишень, я достал из сумки исписанную таблицу: — Вот расчеты. На четыреста шагов пуля снижается на два аршина. Нужно целиться выше. А если ветер боковой — брать поправку вбок.
Ермак взял таблицу, внимательно изучая ровные столбцы цифр.
— Ты все это высчитал?
— Высчитал и проверил. Каждая пуля летит по одним законам, если порох отмерен точно и пуля отлита правильно.
Хотел сказать, что стрелки должны быть обученные грамоте, но пока не стал. Оно и так понятно, если что.