— Работаешь, Максим? — спросил он, разглядывая разложенные бусы. — Красота какая. Инородцы небось с руками отрывают?
— Не жалуются, — ответил я.
Ермак замолчал и начал перебирать бусины. Взял одну из «звёздных», покрутил в пальцах.
— Слушай, — начал он, не поднимая глаз. — Ты же видишь, что творится. После этого проклятого Тимур-Яна люди словно пришибленные ходят. Бабы особенно. Позавчера Марфа, жена одного из казаков, при мне плакала — мол, как же я могла поверить, что мужа моего чудища сожрут. А ведь верила, представляла уже себя вдовой. Народ приуныл после этой истории. Злятся на себя люди, что поверили, что из провели на мякине. А злость на себя — худшая злость. Она человека изнутри точит. Да и просто зима здешняя отнимает у человека силы и радость. Особенно когда знаешь, что по весне вновь воевать придется.
— Думаю я, — продолжил атаман, — надо бы как-то дух поднять. Особенно бабам нашим. Они ведь тоже воюют по-своему — ждут, терпят, детей в этой глуши растят. А украшений у них почитай никаких — всё на торг идёт, на нужды отряда.
Я сразу понял, к чему он клонит.
— Так ведь бусы эти — товар, — осторожно заметил я. — На них провиант меняем, пушнину.
— Знаю, — махнул рукой Ермак. — Но я не про те, что у нас совсем дорогие. Простые подарим — зелёные, жёлтые. Пусть порадуются. А то смотреть тошно, как они ходят, словно на похоронах. Именно подарить, не продать. От нас ото всех. Мол, за терпение, за то что с мужьями в этот поход пошли. Украшение женщину всегда веселит.
Идея была здравая. Я посмотрел на груды готовых изделий. Тех, что попроще, без малахита и яшмы, было предостаточно.
— А ведь дело говоришь, атаман, — сказал я. — Баб порадовать надо. Они порадуются — и мужикам легче станет. Давай так. Сделаю несколько связок из простых бусин, но красивых. Ярких, праздничных. Как раз из последней варки есть удачные — медовые, зелёные с пузырьками, голубоватые.
Ермак довольно улыбнулся.
— Вот и ладно. Завтра к обеду собери бабам казачьим. Пусть знают, что мы их ценим, что они не просто обуза в походе, а опора наша.
На следующее утро я встал затемно. Помощники уже были в мастерской — топили печь, готовил новую порцию шихты. Мы взялись за дело. К полудню на столе лежало множество бус. Каждая связка была особенной: где-то преобладали зелёные тона, где-то жёлто-медовые, где-то голубые с молочными.
Затем Ермак собрал всех на площади у церкви. Казаки недоумевали — что за сбор среди дня? Женщины вышли из изб, кутаясь в платки, дети жались к матерям. Все ждали каких-то нехороших новостей.
— Православные! — начал атаман громко. — Знаю, тяжело вам пришлось в последние дни. Но не время нам головы вешать! Мы здесь по воле государевой, дело правое делаем. А вы, жёны наши верные, — тут он повернулся к женщинам, — вы наша опора и утешение в земле чужой. Без вас мы бы давно одичали!
Женщины переглянулись, некоторые смущённо заулыбались.
— А посему, — продолжил Ермак, — примите от нас, служилых, малый дар. Мы потрудились, бусы стеклянные для вас изготовили. Не для торга — для красоты вашей!
Я вынес короб со связками. Женщины сначала не поверили, потом робко подошли, начали брать. Марфа, та самая, что плакала из-за страхов о чудищах, получила нитку с зелёными и золотистыми бусинами. Приложила к шее, и глаза у неё заблестели.
— Ой, красота-то какая! — воскликнула она. — Блестят-то как!
Другие казачки тоже примеряли подарки. Анна, жена Саввы Болдырева, накинула на шею связку голубых бус с молочными вкраплениями:
— Гляньте, девки, как морская волна!
Скоро площадь гудела от женского щебета. Казачки показывали друг другу обновки, меняли связки, чтобы подобрать под цвет платков и сарафанов. Дети теребили матерей, прося дать подержать блестящие камушки. Даже начальница лекарни Аграфена, что вечно всем недовольна была, нацепила жёлтые бусы и важно прохаживалась, поглядывая, как они играют на солнце.
Мужики сначала посмеивались, но потом и сами заразились общим весельем. Казак Иван Вольный (я вспомнил, как его зовут), обнял свою Марфу:
— Ну что, теперь не будешь думать, что меня чудища съедят⁈
— Не буду, не буду! — смеялась она, звеня новыми бусами. — С такой красотой только о хорошем думать надо!
К вечеру Кашлык преобразился. Отовсюду доносились довольные разговоры. На улицах дети играли в «купцов», меняя щепки на камушки, подражая взрослым. Даже часовые на стенах перекликались веселее обычного.
Ермак снова подошёл ко мне, когда я подходил к мастерской.
— Хорошее дело сделали, Максим Иваныч. Глядишь, как город ожил. А ведь утром все как пришибленные были.
Я кивнул, глядя в окно на заснеженную улицу, где всё ещё толпились казачки, хвастая друг перед другом обновками.
— Иногда малость нужна для счастья, — ответил я. — Горсть стекляшек, а людям радость.
Я подумал о странности человеческой природы. Вот ведь — неделю назад все тряслись от страха перед выдуманными чудовищами, готовы были бежать из Кашлыка. А теперь, получив простые стеклянные бусы, забыли о страхах, снова заулыбались. Может, в этом и есть сила человеческая — в умении находить радость в малом, цепляться за красоту даже в самой глуши сибирской.
…В дымной полутьме ханской юрты трещали угли в железной жаровне, бросая неровные тени на узорчатые войлочные стены. Хан Кучум восседал на груде персидских ковров и меховых подушек, его узкие глаза внимательно изучали двух мужчин перед ним. Справа, скрестив ноги, сидел мурза Карачи и русский инженер-перебежчик Алексей.
Алексей откашлялся и заговорил.
— Великий хан, Кашлык набегом не возьмешь. Ермак укрепился там основательно. Потребуется правильная осада, как ведут войны в Европе. Нужны будут сотни, тысячи мешков — набивать землей, строить насыпи. За ними спрячем катапульты, требушеты. Оттуда же начнем подкопы под стены.
Кучум нахмурился, его пальцы забарабанили по колену.
Алексей продолжил, стараясь говорить увереннее:
— Это не быстрое дело, хан. Потребуется много железа для инструментов — лопат, кирок, топоров. Людей надо учить уже сейчас — как правильно насыпать мешки, как вести подкоп, чтобы он не обрушился. И самое важное — провизия. На месяц осады надо рассчитывать, а лучше на два. Мясо вялить и солить, корм для коней запасать в огромных количествах.
Хан покачал головой, его голос прозвучал резко:
— Мы так не воюем. Мы всегда били врага быстротой и натиском.
— Иначе не победить, — твердо ответил Алексей, встретив взгляд хана. — Ермак ждет именно набега. А осады по правилам науки он не ожидает. Его надо бить умом и хитростью.
Мурза Карачи медленно кивнул, поглаживая бороду:
— Русский говорит разумно,