— Понял, — Карачи поёжился от холода. — Ладно, уходим. Скоро рассвет, нам ещё далеко скакать. На днях узнаем, удалось ли нам то, что мы задумали.
Он повернулся к лошадям, но лес вокруг поляны вдруг замер: стих ветер, листья перестали шевелиться. В мёртвой тишине раздался вой — долгий, тоскливый, не похожий на голос ни одного из животных.
Кони всхрапнули, забили копытами. Один из воинов выругался, удерживая рвущегося с привязи скакуна.
— Что это? — Карачи невольно положил руку на рукоять сабли.
— Знамение, — спокойно ответил Кум-Яхор. — Духи леса почуяли кровь. Ту, что прольётся в Кашлыке.
Вой протянулся снова, и ему откликнулись другие голоса — целый хор. По поляне пробежал порыв ветра, взметнув искры из догорающего костра. На миг они закружились в воздухе, словно огненные осы, сложились в искажённые болью лица — и рассыпались.
Карачи покачал головой.
— Недоброе дело мы замыслили, — усмехнулся он. — Очень недоброе.
— Иного пути нет, — отрезал Кум-Яхор. — Ты просил меня, я сделал.
— Знаю, знаю, — махнул рукой мурза. — Хан велел — мы исполнили.
— Торговец продался за деньги, — скривил губы Кум-Яхор. — Такие не невинны, мурза. Они просто пусты. А пустоту всегда заполняет либо свет, либо тьма. Мы лишь выбрали.
Вой стих так же внезапно, как начался. Вернулись обычные звуки ночи — шорох листьев, далёкий крик совы, треск сучьев в темноте.
— Духи успокоились, — констатировал шаман. — Жертва принята. Дальше — дело судьбы.
Карачи ещё раз оглядел поляну. Затем кивнул в сторону коней:
— Поехали. Чем быстрее уберёмся отсюда, тем лучше. Это место теперь проклято.
Кум-Яхор не спорил. Он затоптал последние угли, коротко пробормотал на древнем языке — то ли молитву, то ли заклинание — и направился к лошади.
…А Муртаза уже плыл по тёмной реке навстречу своей судьбе, не ведая, что несёт смерть в руках и сам станет её жертвой. В голове звучал один-единственный приказ, выжженный колдовством древнего шамана: «Убить татарина в остроге. Во что бы то ни стало.»
* * *
Муртаза переступил порог своей избы, и ноги подкосились. Он схватился за косяк, тяжело дыша. В голове всё ещё звенело, но к звону добавился странный шёпот — не слова, а скорее пульсирующий гул в висках: надо вернуться, надо в Кашлык, прямо сейчас.
Он попытался дойти до лавки, но на полпути замер. Глаза остекленели, взгляд уставился в пустоту. Минуту, может две, он стоял неподвижно, как деревянное чучело. Потом встряхнулся, моргнул, и движение продолжилось, словно ничего не случилось.
«Что со мной?» — подумал Муртаза, наливая воду из кадки. Руки дрожали, вода расплескалась на пол. Он сделал несколько жадных глотков, но жажда не утихала. В груди горело что-то чужое, требовательное.
В Кашлык. Сейчас. Татарин в остроге.
Слова возникали сами собой — чёткие, как удар колокола. Муртаза выронил ковш. Что за татарин? Какой острог? Но мысли путались, расползались. Оставалось только жгучее желание — плыть обратно.
Он вышел из избы, захватив мешок с мехами. Ноги сами вынесли его к берегу. Соседский мальчишка, увидев его, окликнул:
— Муртаза, ты чего? Только ж приплыл!
Муртаза не ответил. Он уже оттолкнул лодку от берега и налёг на вёсла.
Обратный путь занял меньше времени. Муртаза грёб механически, не чувствуя усталости. Иногда он замирал с вёслами в руках, и тогда лодку носило по течению. Глаза стекленели, лицо становилось восковым. Через минуту-другую он «возвращался» и грёб с удвоенной силой.
Солнце клонилось к закату, когда показались стены Кашлыка. Деревянный острог на высоком берегу, башни с пушками, пристань со стругами. Муртаза причалил к знакомому месту — небольшой пристани для торговцев, отдельно от казачьих судов.
— Степан? — удивился дежурный стрелец. — Ты так быстро вернулся?
— Надо продать еще, — машинально ответил Муртаза. Голос был глухим, бесцветным.
Стрелец пожал плечами: мало ли что торговцам в голову взбредёт. Крещёный татарин здесь был почти своим.
Торговые ряды уже закрывались. Муртаза подошёл к одному из купцов — тучному пожилому Махмуду.
— Муртаза? Опять ты? Ты ж только недавно отсюда?
— Нужно… кое-что выменять, — Муртаза достал шкурку горностая. — На соль.
— Соль? — изумился Махмуд. — Зачем тебе столько соли? Ты ж мясо никогда не засаливал вроде.
— Надо, — глухо произнёс Муртаза.
Купец пожал плечами, но обменял. Муртаза спрятал мешочек с солью, сам не понимая зачем.
— Поздно уже, — заметил Махмуд. — Домой не поплывёшь?
— Переночую здесь.
Он направился в татарскую слободку, где ещё жили семьи, оставшиеся после бегства Кучума. Несколько изб держали ночлег для приезжих торговцев.
В знакомой избе его встретила старуха.
— Переночевать можно?
— Можно.
Он расплатился, прошёл в тесную каморку с лавкой и охапкой соломы. Сел и застыл, глядя в стену. Старуха заглянула, предложила похлёбку — он не ответил. Она махнула рукой и ушла.
Сгустились сумерки. В остроге зажглись факелы, костры во дворе. Муртаза встал. Движения были плавными, как у человека, идущего во сне. Он вышел из избы, не попрощавшись.
Татарин в остроге. Убить. Сейчас.
Голос в голове стал громче, настойчивее. Перед глазами всплыло смуглое лицо с острой бородкой. Он знал, что никогда не видел этого человека, но был уверен — узнает его безошибочно.
Муртаза подошёл к воротам острога. Ворота были открыты, по бокам стояли два казака. Один из них — Семён, балагур, Муртаза с ним несколько раз разговаривал. Характер у Семена был очень веселый.
Но сейчас Семен очень удивился.
— Степан? Чего ночью пришёл?
Муртаза остановился в тени, чуть поодаль. Через проём он увидел внутренний двор. У костра на бревне сидел человек в казачьем кафтане, но это был не казак. Татарин. Лицо — то самое из видения.
Убить. Сейчас.
— Ты чего молчишь? — насторожился второй казак.
Муртаза не ответил. Он смотрел на татарина, и его руки дрожали, глаза наливались кровью. Нож под кафтаном жёг бок.
— Степан, да что с тобой? — Семён протянул руку к его плечу.
Муртаза вдруг сорвался с места. Одним рывком он проскочил между стражниками. Казак попытался схватить его, но толчок отшвырнул казака к воротам.
— Тревога! — закричал второй, выхватывая саблю.
Но Муртаза уже мчался к татарину. В его глазах не было ничего человеческого.
Тот вскочил, ошеломлённый. Первый удар ножом пришёлся в плечо, второй — под рёбра, третий — в живот. Татарин рухнул на землю, крича от боли.
Подбежавший Семен всадил саблю в бок Муртазы, потом еще раз, но тот, словно не замечая, продолжал