— Тебя что, на сутки-двое перевели? — спросил я у него.
— О! А говорили, что тебя за распространение посадили⁈ — удивился он.
— Не стали сажать. Сказали, что плохо распространял, дали сутки полежать на нарах и сказали еще «работать», — пошутил я, но, похоже, стажёр не понял. Да и фиг с ним.
Я наклонился к окошечку дежурного и постучал по бронированному стеклу.
— Тебе чего? — спросил меня помощник дежурного, аж целый усатый и худощавый старшина, фио которого я не помнил.
— Ротный сказал доложить, как только я полиграф пройду. Докладываю: младший сержант полиции Кузнецов полиграф прошёл.
А это ты что ли Кузнецов⁈ — воодушевился помощник дежурного.
— Я, получается, — кивнул я.
— О, заходи, заходи! — и он встал и открыл мне дверь, впуская меня в дежурку.
В ДЧ ОВО не было ничего примечательного: длинный узкий стол, на котором едва помещались моноблоки компьютеров и тонкие клавиатуры с мышками, микрофон для рации с кнопкой активации, телевизор, работающий без звука, и отдельные мониторы, смотрящие глазами камер по периметру. Было пару кресел для дежурного и помощника, и комната отдыха дежурного с выглядывающей из неё кушеткой. А также закрытая дверь оружейной комнаты, сданная на сигнализацию, как и положено ближайшему отделу ОВО — в случае с Кировским, Советский же прикрывал Октябрьскую и наоборот. Зарешоченное и тоже тонированное окно.
— Садись, рассказывай, как тебя приняли⁈ — добродушно и чуть ли не силой он постарался усадить меня на кресло, сам же садясь на другое.
И я, понимая, что, то что я сейчас скажу, будет рассказано всем вокруг, старался подбирать слова.
— Да ничего особенного. По пути домой взяли, два опера в гражданке вежливо попросили проехать с ними, показали ксивы, а на квартире меня уже ждали все.
— И чё, и чё, они прямо у тебя в карманах наркоту нашли?
— Я б с тобой не беседовал. Нашли на съёмной хате, где помимо меня ещё люди живут, первым делом подумали на меня, но, благо, всё разрешилось, и доказали, что это не мой свёрток.
— Понятно, — как-то даже грустно произнёс старшина, он хотел что-то по-острасюжетней, — А в тюрьме не прессовали?
— Ну, только если считать лампочку не гаснущую на потолке в ночи. А так, что меня прессовать — я сразу сослался на 51-ю… — выдал я максимально лояльную правду.
— Слушай, ну понятно. А на детекторе лжи что спрашивали?
— Употреблял ли я когда-нибудь наркотики, — ответил я. — Мой ли свёрток был.
— И что ты ответил?
— Скучно ответил: не моё, не употреблял.
— Ну да, скучно. Сейчас всех через полиграф проводят, половина молодёжи сыпется на таких вопросах.
— Ну, я не они. Никогда не употреблял. И даже закон не нарушал. Скучно, короче, живу и всем так советую, — произнёс я. — Слушай, а может, кто-нибудь меня подвезти на Макрушино?
— А чё сам? — спросил у меня помощник дежурного.
— Да менты деньги вынули, — отшутился я легендарной байкой жуликов.
— Ну, давай попробуем, — выдал он и нажал кнопку под микрофоном. — 311-й, Казанке?
— Слушаю тебя. — ответили ему из радиоэфира.
— Ты где по месту?
— Златоводск I, — ответили ему снова, — имея в виду вокзал, ЖД или авто.
— Заедь, — попросил старшина.
— Принято.
И через минуты три в дежурку постучался старший экипажа — это был тоже старшина, тот, которого я поменял на буйном хозоргане в прошлую смену.
— Отвези парня на Макрушино? — попросил старшина старшину.
На лице старшего одиннадцатого экипажа выступило недоумение, он, возможно, хотел сказать, что он так-то не такси, но тут он увидел меня.
— О, дарова, — пожал он мне руку. — Это же ты на Киевской, 13, хозоргана мордой в пол ткнул?
— Ну да, на прошлой смене, — кивнул я.
— Живут же люди, я туда час долбился перед тем, как третьего выставить, а потом охраняли десять часов, — покачал головой старший ГЗ.
— Он ещё только что и из пресс-хаты ОСБ откинулся, — вставил свои пять копеек помощник дежурного.
— Что, правда? Так это ты кого с весом взяли?
— Всё не так было. Вес был не у меня, а на месте, в котором я иногда бываю, и не было никакой пресс-хаты. А моя невиновность доказана в суде, — последнее я приврал, всё потому, что в суде не смогли доказать мою причастность. Вернее, по словам Каца, мне очень и очень повезло.
Но если я собираюсь продолжать работать в этом коллективе, эту историю я должен буду повторять раз за разом, пока очередной стажёр Бахматский снова не уснёт на картонке, или не удосужится учудить чего-нибудь инфоподавляющего. И только тогда они все перестанут судачить обо мне и станут говорить о другом.
Можно было, конечно, шикать на всех, мол, я не хочу об этом говорить, но это то же самое, что расписаться в том, что ты, мало того что виновен, так ты ещё и не раскаиваешься. И как там сказала болеющая следователь? «Может продолжить осуществлять преступную деятельность…»
Чем меньше эмоций я буду вкладывать в этот казус с подбросом, тем раньше всё это забудется.
— Ну, бывает, — пожал плечами старшина. — Они такие же менты, как и мы, у них тоже АППГ есть, может, вербовать тебя хотели, чтобы ты стучал на своих. Странно, кстати, что тебя так быстро отпустили.
«Отлично», теперь я не барыга — теперь я барабан ОСБ…
— Тогда бы никто не узнал о подбросе, я бы пришёл на смену и тихо подглядывал за всеми. Лучше всего, конечно, не меня вербовать, а помощника дежурного, — выдал я антикриз, хитро глянув на усатого старшину.
— Всё, Штрилицы, дуйте отсюда на Макрушино! А то район в опасности! — начал дежурный, буквально руками выпроваживая нас из дежурки.
Без особых разговоров меня подвезли до дома. Где я поднялся на четвёртый этаж и, открыв незапертый «предбанник» — огороженный отсек коридора перед дверьми, — прошёл к своей съёмной квартире и постучался в дверь.
И мне открыли быстро, очевидно ожидая кого-то другого. На пороге стоял Лёха (скелет — кожа до кости) в семейных трусах и смотрел на меня будто я вернулся с того света, его детские глаза округлились, и даже рот открылся.
— Лёшь, кто там? — произнёс мне из его комнаты уже знакомый мне женский голос.
— Это… Слав, я сейчас тебе всё объясню… — начал Алексей как-то сбивчиво, неуверенно. — Мы думали, что ты ещё в тюрьме, мы хотели…
— Лёх, давай потом, — произнёс я. — Мне бы в гражданку переодеться. А то я воняю камерой.
Я скинул обувь и шагнул в комнату, и тут мой взгляд упал на кровать Алексея,