Масафуми почти ничего не знал о своем родном отце. Для него «отцом» стал человек, за которого мать вышла замуж после войны. У того был сын от первого брака, позже родилась дочь. В этой семье Масафуми и вырос. Еще ребенком он узнал от матери о сложных обстоятельствах семьи, но говорить о настоящем отце почему-то казалось запретным. Так Масафуми и повзрослел, ни разу не решившись спросить ее о нем. Все, что он знал: отца звали Ёсидзо и он погиб на войне. Где, когда и как — оставалось тайной. Наверное, даже мать не знала точной даты. С фронта, куда отправили отца, никто не вернулся и никакой вести не пришло.
— Это правда?.. Отец погиб на Сайпане?
— Да. В шесть часов двенадцать минут утра. В то самое время, когда вы сели в эту машину. Ваш отец… Нет, тогда все, кто еще оставался жив, пошли в атаку после десяти дней голода. У них были винтовки, но патроны давно закончились. Единственным оружием стали кривые штыки, прикрученные к стволам, у некоторых солдат в руках были лишь камни, подобранные с земли. И вот в таком состоянии они бросились в последнюю атаку против десятков тысяч врагов, которые непрерывно поливали их огнем из танков и самолетов. Накануне, шестого июля, на Сайпане был необычайно красивый закат. Тогда один из оставшихся в живых бойцов сказал вашему отцу:
— Хотелось бы напоследок поесть акафуку… [13]
Тот солдат был родом из Исе [14] и с детства обожал эти сладости. Ему просто захотелось поделиться воспоминанием о любимом лакомстве, будто передать его вкус кому-то еще.
И тогда Ёсидзо-сан заговорил о собе. Рассказал, что в его родных местах она необыкновенно вкусная — потому что вода там чистая, прозрачная, лучше, чем где бы то ни было. Наверняка, говорил он, нигде больше нет такой собы.
На это солдат с грустной улыбкой ответил:
— Значит, и тебе, наверное, хотелось бы напоследок поесть этой собы…
А ваш отец покачал головой и ответил:
— У меня недавно родился сын. Пусть он когда-нибудь попробует эту собу. Ради этого я завтра и умру.
— …
Масафуми слушал с открытым ртом. По щекам катились слезы.
— Хотели бы узнать больше? — спросил водитель.
Вопрос вернул его в реальность.
— Да… да, расскажи, — поспешно ответил Масафуми, подаваясь вперед.
— Тогда пойдемте внутрь. За едой говорить будет удобнее, — сказал водитель и открыл дверь.
Вытирая слезы, Масафуми вышел из машины.
Он не сводил глаз с тарелки лапши.
Белоснежная соба, только что промытая в холодной воде, сверкала на плетеном бамбуковом подносе.
«Холод в животе…» — эти слова ему часто приходилось слышать в детстве.
«Я старалась изо всех сил, лишь бы вы не знали, что такое голод», — всплыли в памяти слова матери.
До самого выпуска из школы Масафуми ни разу не испытывал лишений. Есть все, что пожелаешь, в любое время — это постепенно стало для него нормой. А ведь его настоящий отец не дожил ни до восстановления, ни до процветания страны. Его единственным желанием было защитить сына. И только теперь, оглядываясь назад, Масафуми впервые подумал: возможно, то, что он никогда не знал голода, — заслуга именно этой отцовской воли.
— Окада-сан, давайте приступим, пока соба еще вкусная. — Водитель пододвинул к нему палочки.
— А-а… да, — глухо ответил он.
Не отрывая взгляда от лапши, Масафуми сложил ладони перед лицом и, словно молясь, произнес:
— Итадакимасу [15].
Кончики палочек задрожали. Он пытался совладать с руками, но слезы покатились сами собой.
— Не могу… Подожди минуту, — прошептал Масафуми, закрывая лицо ладонью.
Водитель протянул носовой платок:
— Все в порядке?
— Да… Просто… Это ведь та самая соба, которую отец хотел, чтобы я попробовал…
— Верно. Этой лавке уже много лет. Ваш отец ее любил.
— Я всю жизнь ел досыта и то, что хотел… И считал это обычным. А он… отец… Хоть бы раз… хоть бы раз угостить его этой лапшой…
Голос оборвался, перешел в рыдания.
— Я понимаю. Именно поэтому вы и должны насладиться этим вкусом, — мягко сказал водитель.
Масафуми молча кивнул. Шмыгнув носом, он снова взял палочки. Руки все еще дрожали, но он зачерпнул побольше, обмакнул лапшу в соус и шумно втянул.
Слезы текли, но он кивал снова и снова, пережевывая, будто подтверждая: «Да, это оно». Масафуми жевал медленно, кивая все сильнее и сильнее. Слова не находились, лишь слезы текли по лицу. Проглотив собу, он не переставал кивать. Казалось, Масафуми ведет внутренний разговор со своим отцом. Водитель понял это и не стал прерывать. Он быстро доел свою порцию и, поднявшись, сказал:
— Я подожду вас в машине.
Масафуми ответил улыбкой.
Лишь через час он вышел из лавки. Глаза опухшие, красные, но на лице ясность, как будто тяжелый груз наконец-то сняли с его плеч. Он сел в такси и улыбнулся свежей, светлой улыбкой.
Водитель, ничего не говоря, захлопнул дверь и тронулся. Они двинулись вдоль реки по той же горной дороге, откуда приехали. Масафуми молчал. Он знал: водитель и так понимает, куда им нужно. В горы возвращаться уже не было смысла. И Масафуми этого больше не просил.
Спустя время он нарушил молчание:
— Скажи честно, ты ведь знаешь, зачем я хотел подняться в горы?
— Знаю. Вы шли, чтобы «поскользнуться» на горной дороге.
Масафуми тихо рассмеялся.
— Выходит, все-таки знаешь. И ты приехал, чтобы меня остановить?
— Нет. Я вовсе не собирался вас останавливать. Просто моя обязанность была привести вас в ту лапшичную.
— Вот оно что… Спасибо. Благодаря тебе я принял решение. Видишь ли, я рос в достатке, привык к такой жизни и незаметно для себя лишился силы, разучился «жить» эту жизнь.
Водитель не ответил, только улыбнулся в зеркало.
А Масафуми продолжил, словно исповедуясь:
— Моя жизнь до недавнего времени была безоблачной. Бедность детства казалась чем-то далеким, будто выдумкой: на волне послевоенного восстановления магазин процветал, а когда я унаследовал его, в торговом квартале построили аркаду. Мне досталось самое удачное место, прямо в центре. Деньги буквально текли рекой, я жил в роскоши. Вечерами ходил по барам, по выходным играл в гольф с соседями по лавкам. Банки сами предлагали одолжить деньги, а стоило мне реконструировать магазин — продажи выросли еще больше. Я никогда не