Бородач кивнул, поднялся, приняв предложенную святым отцом руку помощи и духовной поддержки, и подошёл к выходу.
Церемония знакомства, протокольного представления и вручения верительных грамот, или чего там полагалось вручать, была, конечно, здо́рово смазана общей суматохой. И Рысью, да. Но, к чести короля Малкольма, собрался он очень быстро. И то, что здешней браги в нём с утра было залито по самую нижнюю губу, только запах и выдавал. Двигался, смотрел и говорил он абсолютно трезво. Пережитый стресс явно пережёг в нём вместе с адреналином весь алкоголь. Ну, или у Гнатки рука лёгкая оказалась внезапно.
Бородач проревел что-то, представляя, видимо, архиепископа, судя по тому, как брякнулись на колени многие. Те, что были в серых и коричневых балахонах — поголовно. Стиганд осенил толпу воинов крестным знамением профессионально, авторитетно, весомо. И начал вещать, поочерёдно показывая на делегатов, прискакавших на мёртвых конях. Которые так и валялись кучей там, где упали. И народу возле них стояло пожиже, чем везде. Опасались, наверное.
По взмаху ладони старого викинга, слыша свои имена, поочерёдно кивали головами будущий король франков с отчимом, конунг Дании, ярл Швеции и князь руянский. Олафа Норвежского, судя по возросшему гулу, тут тоже знали многие. А когда кивнул Всеслав — стало как-то неожиданно очень тихо. И в этой тишине гудели слова, произнесённые бархатным басом. Среди которых мы с князем различали только некоторые знакомые, вроде Дувра, Кентербери, Одо Байо и Вильгельма Бастарда. По распахнутым глазам и ртам горцев можно было предположить, что Стиганд резал всю правду-матку, рассказывая о том, чему сам стал свидетелем за прошедшие несколько дней.
Следом заговорил Малкольм. В его тарабарщине понятно было ещё меньше. Но зацепило знакомое слово: «Альба». Я откуда-то вспомнил, что это означало «Белый». Чуть больше ясности, хоть и крайне неожиданной, внёс архиепископ, повернувшись к нам:
— Король Альбы Малкольм Третий рад встрече с родичами своей дорогой жены, рад знакомству с могущественными и легендарными властителями далёких земель, о которых премного наслышан. И он готов принести вассальную присягу королю русов Всеславу Мудрому, если Ингеборга будет жить.
Да, видимо, брагой от бородатого не только попахивало, поторопились мы с оценкой…
Глава 19
А это-то куда девать⁈
Тишина над полем, шатрами и палатками разлетелась вдребезги от громового ора горцев. И если мы со Всеславом ещё не вконец перестали понимать происходящее, в чём были, надо признаться, определённые сомнения, то крики были радостными!
— А здо́рово ты ему вделал, — негромко произнёс великий князь, точно зная, что стоявший за спиной Гнат услышит.
— Да чего сразу я-то⁈ — тут же донёсся еле слышный шёпот, в котором чувствовались негодование и что-то очень похожее на истерику, для воеводы не характерную.
— Ну а кто ему последний непропитый ум за разум загнал, я что ли? — ухмыляясь одним углом рта в бороду, продолжал шептать другим Чародей. — Вот оставлю тебя тут за старшего, будешь знать, как королям по голове стучать!
— Не надо, Слав! — шёпот за спиной стал даже каким-то жалобным, — У них тут девки с конскими мордами! И языка я не знаю!
— Ничего, на пальцах покажешь. У тебя вон как ловко и доходчиво получается вручную объяснять, — но издевательства над лучшим другом прервала богато одетая баба, выбежавшая из шатра с криками.
— Королева пришла в себя, мужа кличет и брата. И великого друида Старых Богов, что на руках душу её из ледяного плена вынес, — перевёл Стиганд, глядя на Всеслава необычно. С благоговением.
Малкольма, что замер, прижав широкие ладони к сердцу, потащили за собой под локти, как фанерного — ноги короля слушаться отказывались. И возле ложа жены он осе́л кулём, вцепившись в её бледную ладонь, шепча что-то, для посторонних ушей явно не предназначенное. Мы делали вид, что вдумчиво и с интересом изучаем оригинальный узор стен и потолка шатра, оставленный недавним артериальным кровотечением. Хотя оригинального в нём ровным счётом ничего и не было. Особенно после картин прошедшей ночи.
А потом заговорила она сама, хотя я был почти уверен в том, что после случившегося ей предстояло спать не меньше суток, и что связкам её речь вряд ли будет под силу. Но королева продолжала удивлять. То, с каким лицом Стиганд Секира переводил еле слышные хрипы, перемежавшиеся долгими паузами, давало понять, что удивлялись тут не только мы со Всеславом.
— Чёрные во́роны Морриган несли её душу в царство вечного мрака, холода и страданий, к ужасной Хель, владычице мира мёртвых. Но путь им заступил сам Дагда, верховный Бог и всемудрейший Отец Богов. Его волшебная палица, поднимавшая мёртвых и убивавшая живых, не могла помочь, потому что королева не была ни живой, ни мёртвой. И он призвал Лу́га, повелителя света, искусного во всех ремёслах. Луг сказал отцу, что там, на земле, мчатся во весь опор кони великого воина и лекаря, что пришёл с востока на помощь добрым кельтам, скоттам, бриттам и пиктам. Боги вдвоём удерживали её, отгоняя во́ронов.
Звучала вся эта ахинея, которую задыхаясь сдавленно басил архиепископ, довольно тревожно и невероятно. Тревожно от того, что гипоксия, кажется, не прошла стороной, хоть Гнат и следил за вентиляцией лёгких. Невероятно — по всем остальным причинам.
— Тот, в ком живут две души́, спустился к рубежам царства мёртвых, как делал не единожды. Луг приветствовал его, как сына, а Дагда — как внука, и даже дал отпить из своего чудесного неиссякающего котла. Но в питье не было знаний или храбрости — потому что в них не было нужды у воина-лекаря. Там были лишь благословение и удача. И он спас меня, действуя одновременно там, во тьме, и здесь, среди живых.
Слышать от выходивших из наркоза или лежавших без сознания мне доводилось всякое. Но такое — впервые. Ингеборга говорила медленно, трудно, но как-то удивительно складно и убедительно для бредившей. Короли и вожди, военные и духовные лидеры этого времени слушали хрипевшую женщину так, будто её устами с ними говорили Те, о ком она рассказывала, не шевелясь и, кажется, даже не моргая.
— Ей выпала редкая удача, достойная саг. Вернуться от Хель смогли считанные единицы, и многие из них живут рядом с воином-лекарем. Луг и Дагда говорили, что за ним правда. Та старая исконная правда, о которой всё чаще забывают люди, печаля Их. Но пока живы те, кто верит и живёт так, как великий друид с востока, им есть, на что надеяться. Их есть, кому позабавить под Небесами.
— Пусть нагреют молока с мёдом и коровьим маслом, — сказал Всеслав архиепископу, подглядев мои мысли. Королева говорила хуже, чем только что интубированная, и слушать её было больно.
Стиганд Секира, человек с таким прошлым, которого хватило бы с запасом на пятерых, склонился почтительно и забубнил что-то на ухо той бабе, что позвала нас к очнувшейся. А я подошёл к Ингеборге, качнул ладонью и приложил палец к губам, останавливая её попытки подняться и что-то сказать. Послушал пульс, заглянул в глаза. Пророчества древней крови Севера, разговоры с Богами и прочая чепуха удивляли меня значительно меньше её состояния. Видимо, в этом времени экология и впрямь была значительно лучше нашей. Больше никаких объяснений этому я не видел. Ну, разве что чудо?
Стол накрыли богатый. Всего один, но метров на тридцать, наверное. За ним сидели только лучшие из лучших: короли, вожди и старейшины кланов и племён, сотники и десятники из самых первых. Всё войско горцев расположилось вокруг на пледах и каких-то коврах-подстилках, поминутно поглядывая на любимую королеву. Будто переживая, чтобы какие-нибудь демоны снова не утащили её в преисподнюю, готовые снова по первой просьбе прийти на помощь. Тем более что теперь, с наличием в друзьях-соратниках великого друида, воина и лекаря из далёкой страны русов, на это было значительно больше шансов.