По радио крутили рокабилли, или рок-н-ролл, как его стали называть, но в воздухе, где мы жили, не чувствовалось избытка рок-н-ролла. Просто кучка ребятишек, днем и вечером зависавших в «Dairy Queen», особенно много народу было по пятницам и субботам.
У некоторых парней, как, например, у Честера Уайта, были дактейлы [3] и хотроды [4]. У большинства парней были довольно короткие волосы с помпадуром [5] спереди обильно смазанным маслом для волос. Носили отутюженные брюки, накрахмаленные белые рубашки и начищенные коричневые туфли, ездили на отцовских машинах, когда могли их раздобыть.
Девчонки носили юбки-пудели [6] и хвостики, но самое радикальное, что они делали — это снова и снова включали одну и ту же мелодию в музыкальном автомате, в основном Элвиса, а некоторые дети-баптисты танцевали, несмотря на нависающую над ними угрозу ада и вечных мук.
Цветные знали свое место. Женщины знали свое место. Слово «гей» по-прежнему означало «счастливый». Многие по-прежнему считали, что детей лучше всего видеть, а не слышать. Магазины закрывались по воскресеньям. Наша бомба была мощнее, чем их бомба, и никто не мог победить армию Соединенных Штатов. Включая марсиан. Президент Соединенных Штатов был веселым, похожим на дедушку, толстым и лысым человеком, любившим играть в гольф и бывшим героем войны.
Пребывая в блаженном неведении, я думал, что в мире все в порядке.
2
После переезда в Дьюмонт я познакомился с одним пареньком, с которым вскоре подружился. Его звали Ричард Чепмен. Он был немного старше меня, но учился в том же классе, потому что оставался на второй год.
Как и Гекльберри Финн, Ричард был не из тех, кто мог бы стать великим взрослым, но он был чертовски способным ребенком. Он мог ездить на велосипеде быстрее ветра, мог зажать перочинный нож между пальцами ног и не пораниться, знал лес, мог забраться на дерево, как гиббон, и жонглировать четырьмя резиновыми мячиками одновременно.
У него была копна каштановых жирных волос, которые становились еще более жирными благодаря обильным дозам Виталиса [7], пота и масла для тела. Ричард зачесывал свою копну назад, как Джонни Вайсмюллер [8], на которого он был похож.
Непослушные волосы Ричарда постоянно норовили испортить прическу, и он тратил большую часть времени на то, чтобы вернуть их на место резкими рывками головы, а зная, что там живут вши, это занятие заставляло нервничать. И все же в то время, когда у меня был хохолок и проплешина на макушке, я завидовал его жирной копне и мускулам.
Я думал, что если бы Ричард оказался в самолете, разбившемся в джунглях, он бы выжил и стал кем-то вроде Тарзана. Он бы научился охотиться, строить хижины и сражаться с туземцами.
Я же, с другой стороны, был бы съеден львами или забит до смерти обезьянами в считанные секунды.
Однажды субботним утром Ричард пришел ко мне, чтобы посмотреть по телевизору шоу «Театр джунглей». Пока он смотрел, он держал в руках мои ковбойские сапоги от Роя Роджерса [9] и любовался ими. Он был неравнодушен к этим сапогам; они были из красной кожи, а на ремешках серебряными буквами было написано «Рой Роджерс».
В семье Ричарда не было телевизора. Точнее, у них был когда-то телевизор, но однажды, когда шторм повалил их антенну и скрутил ее, как крендель, его отец решил, что это знак Божий, и продал телевизор грешнику.
Еще до окончания шоу «Театра джунглей» Ричард приложил один из моих ковбойских сапог к своей ноге, чтобы проверить, подойдет ли он, и сообщил мне, что ему пора идти, ему нужно вернуться домой, заняться делами по дому и получить взбучку, потому что он опаздывает и ушел из дома без спроса.
— Почему ты не отпросился?
— Потому что папа сказал бы «нет».
— Тогда зачем ты пришёл?
— Я хотел.
— А как насчет взбучки?
Ричард пожал плечами.
Ричард, привыкший к побоям, не слишком боялся этого. Он сказал мне, что если представить себя Тарзаном, которого пытают туземцы, то можно проявить твердость и выдержать их.
Ричард часто притворялся Тарзаном.
Когда Ричард говорил о работе по дому, он имел в виду работу взрослого мужчины на обветшалой ферме мистера Чепмена. Я собрал свою одежду и еще кое-что в этом роде, но Ричарду нужно было покормить кур, помыть свиней, заготовить сено для коров, посадить и собрать урожай. Он чинил изгородь и рубил столбы для забора, а однажды перед завтраком вырыл траншею длиной шесть футов и глубиной двенадцать футов для их пристройки.
Его отец заставлял его работать так же усердно, как и людей, которых он нанимал для работы на полях. Как правило, это был бесконечный цикл, в котором участвовали один или два цветных, иногда мексиканцы, которые, независимо от того, были ли они родом из Техаса или из-за границы, назывались «мокрыми спинами».
Эти рабочие, мигранты и временные работники — все, кто жил в Дьюмонте, знали, что на Чепмена лучше не работать — недолго задерживались на ферме и вскоре уходили, уволенные либо за лень, либо за религиозные прегрешения.
Мистер Чепмен считал себя призванным Богом и устроил в своем сарае что-то вроде церкви. Ричард сказал, что ему и рабочим приходилось заучивать отрывки из Библии и слушать проповеди Чепмена. Ричард полагал, что многие уволившиеся рабочие, уходили из-за этого, или же они просто уставали от такого количества работы за столь низкую плату.
Такая жизнь была мне чужда. Мой отец мог на меня обидеться, и я иногда получал по заднице. Но это было не так жестоко, как то, что случалось с Ричардом, и я не жил в страхе перед этим и не ожидал этого постоянно. На самом деле, с одиннадцати лет меня ни разу не шлепали.
Честно говоря, в тот день меня не волновали ни домашние дела Ричарда, ни то, какую порку он получит. Я был больше разочарован тем, что мне предстоит провести целый летний день, субботу, без кого-либо, с кем можно было бы поиграть.
После того как Ричард ушел, а телепередача закончилась, я избавился от комфорта нашего оконного вентилятора с водяным охлаждением и вышел на ослепляющую жару.
Мы с Нубом стали играть на опушке леса, за нашим участком, но недалеко от забора. Забор был высотой около восьми футов, из жести, и опирался на прутья размером два на четыре и два на шесть дюймов. Это было сделано для того, чтобы