— Да, сэр.
Бастер посмотрел на свою рубашку. Она была вся в крови, и от дождя кровь стекла на брюки.
— Вы ранены? — спросил я.
— Его кровь. Брызнула. Я сменю рубашку.
Он снял залитую кровью рубашку и сунул ее в печь. Она загорелась. Его тощее тело было покрыто шрамами. На спине виднелись рубцы, из-за которых казалось, что под кожу ему воткнули колючую проволоку.
Он достал из коробки под кроватью свёрнутую рубашку и надел ее.
— Кто-нибудь его найдёт, да? — спросил я.
— Начинает вонять… найдут. А мы с тобой — ни слова не скажем. Так ведь?
— Да, сэр.
— Я тебе не угрожаю, паренёк. Спрашиваю как друг.
— Вы же спасли мне жизнь.
— Допустим. А твой пёс немного поранился.
— Что?
— Да ерунда. Я обработаю рану — и он будет как новенький. Чёрт, для такого крепкого пса порез — это ерунда.
Может, для Нуба порез и был ерундой, но вот спиртное — точно не было. Он укусил Бастера.
——
Пока моя одежда досыхала, мы перебрались к столу: я — с накинутым на плечи одеялом, Бастер — с чашкой кофе, пытаясь, как он сказал, «избавиться от последствий приступа».
Он достал проигрыватель, поставил пластинку и включил его.
— Надо отвлечься, — пояснил он. — Нельзя на этом зацикливаться.
Эта музыка была не похожа ни на что, слышанное мной раньше. Это был не рок-н-ролл, но что-то родственное.
— Это блюз, — сказал Бастер. — Биг Джо Тёрнер [49].
Мы слушали. А пока мы слушали, я разглядывал его записи:
— Что это значит, Бастер? — спросил я.
Я имел в виду ту запись, что видел раньше: «Мать девушки».
— Это значит, что у нас, возможно, есть зацепка. Способ приоткрыть завесу тайны и посмотреть, что за ней. Откопав корни — скорее поймёшь, что это за цветок. А цветок в нашем случае — это убийства и убийцы.
— И что же вы узнали?
— Ну, вот что я знаю: мать той белой девчонки, что убили у железнодорожных путей, ещё жива — и, может, она что‑то знает. Помнишь, я говорил, что был с ней знаком.
— Да, сэр.
— Я поспрашивал тех, кто точно знает, жива ли она, — и она жива. На самом деле она не такая уж старая. До сих пор живёт в том же доме.
— Я знаю, — сказал я. — Около путей, возле болота, недалеко от железнодорожного моста. Именно туда мы ходили посмотреть на привидение. Это недалеко от того места, где была убита Маргрет.
— Ты становишься первоклассным сыщиком, Стэн. Её мамаша, Винни, может, что-то и знает. Думаю, мы можем с ней поговорить. Обычно я не стал бы связываться с белой женщиной — за такое и линчевать могут. Но я знаю, кто такая Винни, и что она живет с чернокожим мужиком там, на болоте. Это злобный тип по имени Ченс. К тому же, она не совсем белая — смуглая, в ней есть мексиканская или пуэрториканская кровь, или что-то вроде того. Но я тебе уже говорил об этом.
— Мы пойдём к ней сейчас?
— Конечно, нет. Только не в такую погоду. И хотя она привыкла видеть мужчин почти без одежды, не думаю, что тебе захочется идти к ней в исподнем. Я прав?
— Да, сэр.
— А сейчас тебе нужно одеться и отправляться домой.
— Вы придёте сегодня на работу?
— Если смогу удержаться подальше от бутылки.
— Папа сказал, что если вы не придёте… он поставит меня киномехаником. Я этого не хочу.
— Знаю, что не хочешь. Ты — верный друг. А я — не очень.
— Нет никого вернее, чем вы — после того, что вы для меня сделали.
— Иди домой и больше не думай об этом. Ты тут ни в чем не виноват. А Бубба Джо был для этого мира не важнее блохи. И ещё одно — если я не делаю то, что должен, ты не должен стыдиться занять моё место. Мужик отвечает за то, что делает — и за то, чего не делает. Понимаешь?
— Да, сэр… Но, Бастер… пожалуйста, приходите.
— Приду. Я правда стараюсь держать слово, но этот старый недруг — алкоголь — иногда берёт верх. Ты когда-нибудь ходил на енота, паренёк?
— Нет, сэр.
— Вот, слушай. Когда собаки гонят енота и загоняют его в низину, тот, спасаясь, уводит их в болото, в самую трясину, а если может — в воду поглубже. А потом, когда собака почти его догнала, енот прыгает ей на голову и пытается утопить. Я не вру — именно так он и делает. И эта собака уже в воде по уши, а на ней сидит енот — с зубами и когтями, сильный не по размеру — давит вниз, и собаке остаётся только плыть, биться и хоть как-то держать голову над водой. Иногда у неё получается. А иногда — нет. С алкоголем та же история, она — как тот енот. Словно я барахтаюсь в глубокой воде, а эта дрянь прыгает мне на голову и тянет под воду. Я борюсь, борюсь… но однажды, если не вырвусь, этот старый енот победит. Утопит меня насовсем… Хотя есть и плюс: виски у меня кончилось, а денег на новую бутылку нет.
——
Дождь стих, но в воздухе ещё висела лёгкая морось. Я решил, что мне пора домой. Оделся. Одежда казалась странной — местами горячей, местами ещё влажной.
— Ступай домой. И хорошенько побалуй своего пса, слышишь?
— Слышу, — ответил я.
Я осторожно спустился со ступенек и двинулся прочь. Бастер, вышедший за мной на веранду, сказал:
— Не переживай из‑за него больше. Поверь мне. Но буря ещё не закончилась. Это просто затишье. Иди. Слышишь?
Я кивнул ему и пошел дальше.
Когда ветер стих, а небо посветлело, холод ушёл, и летний зной снова дал о себе знать — всё вокруг начало парить, и вскоре я потел, как козел на пикнике в честь Четвёртого июля.
Я прошёл мимо того места, где Бубба Джо сыграл в ящик. На земле лежал его нож — Бастер забыл его забрать.
Я огляделся. Никого поблизости не было. Подошёл и пнул нож к