— Дети, хватит, по вагонам! — привычно рявкнул Руденко. — Так, нет, всем стоять. Мороженое! Забыл, старый пень!
У Бориса Аркадьевича была одна странная слабость. Он обожал мороженое, любое и в любых количествах. В поездах, проезжающих мимо их городка, это лакомство продавалось не всегда, а отказать себе в удовольствии Руденко просто не мог. Капризен стал на старости лет.
— Дядя, уже объявили отправление. Залезайте. Да не будь же ты ребенком!
Веточка обхохоталась, наблюдая, как Лерик оттаскивает Бориса Аркадьевича от мороженщицы, проезжающей мимо. Тетке явно не повезло, тележка ее была пуста, иначе она бы неплохо заработала на слабости старого сладкоежки.
— Что же делать? — отчаянно выкрикивал тренер, собираясь уже вылить свой гнев на проводницу, которая убеждала его пройти в вагон-ресторан.
— Нет там мороженого, нет, я знаю.
— Ваш дедушка что, того? — рассердилась не на шутку проводница. А Веточка только руками развела, не в состоянии и слова вымолвить от смеха. Наконец примчался распаренный Валерка с двумя порциями эскимо.
— С рук купил, — задыхаясь, всучил он дяде вожделенное лакомство, — окажется, что дерьмо, не обессудь.
— Валерий, как ты выражаешься! — сразу пришел в себя Руденко. — Елизавета, ты почему до сих пор в тамбуре, марш в купе! Нечего друг на дружку пялиться. Или вы, может, жениться надумали?!
Веточка быстро скрылась от ответа в глубине вагона, краем глаза замечая, что и Валера удирает от дотошного дядьки бегом по перрону. А Борис Аркадьевич все горлопанил, переключившись теперь на проводницу.
— Нет, вы мне скажите, что за нравы? Поцелуйчики, кофе в постель, термос в дорогу, обжимания. А где же колечко-то? Роспись где, я вас спрашиваю? — грозно надвигался он на бедняжку.
— Я замужем, я замужем, — лепетала та, оправдываясь за все молодое поколение.
— То-то, смотри! — подвел итог тренер и удалился наконец в купе. Он любил, когда последнее слово оставалось за ним.
— Как насчет эскимо? — хитровато щурясь, предложил он Веточке, распахнув двери в купе.
Она оценила его порыв и не смогла отказаться. Счастливо мурлыча, оба принялись шуршать оберткой, время от времени переглядываясь и хихикая.
Проснулась она в холодном поту. Что-то страшное происходило с ней. Или это был просто ночной кошмар? Рука мелко задрожала, когда Веточка потянулась к графину с водой, заботливо оставленному горничной. Выпила, но при этом половина пролилась на простыни. Как нехорошо, как мерзко. Противная сухость во рту, глаза плохо различают предметы. Да ведь еще ночь, догадалась Веточка.
Да, в Мадриде была ночь. Влажная, густая, черная ночь, которая так напугала Веточку, что уснуть она больше не смогла. Без сил пролежала девушка в постели до утра, дыхание ее было сбивчиво, как и мысли. Она пыталась понять, что с ней происходит, но, кроме обыкновенного перенапряжения, ничего придумать не могла. Что ж, после этих соревнований она основательно отдохнет, поедет куда-нибудь, развеется. Может быть, будет бродить в одиночестве по извилистым улочкам Парижа. Может быть, заведет жаркий роман где-нибудь на берегу Черного моря. Или просто дома завалится на свою огромную кровать, обложится книжками, включит любимого Миронова и попробует стать прежней, беззаботной Веточкой.
— …Ну что же ты сидишь, как клуша?! Скоро выход, а она ни ухом, ни рылом!
Вета подняла на Бориса Аркадьевича изможденный взгляд. Тренер, конечно, и так видел, что с гимнасткой творится неладное, но все еще надеялся на удачу. Какая тут удача с такими-то глазами? Огромные, беспомощные и безумно уставшие, они сияли болезненным светом и, казалось, ничего вокруг не видели.
— Что, ставить Кукурузку? — обреченно спросил Руденко, имея в виду другую свою ученицу, Машу Кукурузову, способную и стремительную девочку, не имеющую, однако, такой потенциальной силы, которая была заложена в Веточке. Именно эта сила заставила девушку вымученно улыбнуться и подняться со скамьи.
— Вы что, Борис Аркадьевич?! Я этого чемпионата полгода ждала!
— Сляжешь, ей-богу, сляжешь. Что мы тогда делать будем? — Руденко вдруг стал похож на обыкновенного старичка-пенсионера, переживающего за бесшабашную внучку. Веточка почувствовала такую жалость и благодарность к этому большому, умному человеку, что не смогла сдержаться и крепко обняла его. Борис Аркадьевич растроганно прижал ее к себе, но уже через секунду привычно и невпопад заорал: — Давай, все, хватит! Иди! Соберись и иди! Ты победишь! Ты уже победила!
На крик заглянула та самая Кукурузка, худощавая длинная девица с напряженным лицом. Она все ждала, когда Веточка окончательно сляжет, чтобы тренер выпустил на ковер ее, Машку Кукурузову. Среди «художниц» уже ходили сплетни о том, что Титова неспроста выглядит так ужасно, — поэтому Мария надеялась, что первые дни соревнований доконают ее. Этого не случилось, Веточка вполне сносно выполнила упражнения с обручем и булавами, нетерпеливо ожидая сегодняшнего дня, чтобы показать класс со своими любимыми «змеями». Эту композицию она готовила самостоятельно, учитывая свой новый интерес к теоретическим знаниям и стараясь гармонично подобрать мелодию, костюм, движения, а главное — запомнить, чтобы потом описать.
Сейчас ей казалось, что все идет насмарку. Нетерпение сменилось вялой апатией, любопытство к чужим номерам — равнодушием и усталостью. А вот за ней, наоборот, наблюдали со все нарастающим интересом. Кукурузка быстренько разнесла сплетню про объятия тренера и Титовой, не забыв упомянуть кислый вид последней и в красках описать ее измученное лицо. Предположения были разные. Кто-то говорил о наркотиках, кто-то намекал на беременность, причем упоминались имена как Максима с Валерой, так и самого Руденко. Когда Веточка вышла из раздевалки, все взгляды русских гимнасток были устремлены на нее. Среди тренеров тоже нашлись любопытствующие, однако они ни о чем не расспрашивали Бориса Аркадьевича, соблюдали все-таки элементарную этику.
Тем временем Веточка невидящими, бессмысленными глазами уставилась на ковер, где виртуозно работала с мячом ее соперница — молодая гимнастка из Канады. Аплодисменты, которыми зрители наградили эту спортсменку по окончании номера, слегка привели в чувство Титову. Девушка взглянула на себя со стороны и ужаснулась: растерянная, жалкая, она стояла, прижавшись к стене, и таращилась в одну точку. От слабости наворачивались на глаза слезы. Звонок мобильного показался ей громовым раскатом, дрожащей рукой она достала телефон из кармашка и еле отыскала нужную клавишу.
— Привет, это Кира. Ты как там?
— Ужасно, — призналась она подруге, двигаясь в сторону раздевалки, чтобы спокойно поговорить.
— Я ведь предупреждала, — почти удовлетворенно сказала та, — сматывайся, пока не поздно. Ты же себя в могилу загонишь!
— Отстань, я нормально выступила.
— А сейчас как себя чувствуешь? Тут Макс рядом, беспокоится.
Веточка устало вздохнула, только