— Ты просто чудо!
И она снова почувствовала жизнь. Самыми подушечками пальцев. Самыми кончиками волос на голове. И эта жизнь показалась ей прекрасной и удивительной.
— Спасибо, — скромно сказала Вета, — ты тоже ничего.
Он опять засмеялся, его легко было рассмешить, хотя дешевый юмор ему не нравился. Как он сказал? Главное — естественность?
— Ты просто прелесть.
— Предлагаю закончить обмен любезностями, — Веточка постучала вилкой по столу, — и перейти к более серьезным вопросам.
— Например? — заинтересовался Забродин.
Она сделала вид, что задумалась.
— Ты москвич?
— Пока нет, но собираюсь им стать.
— Как? Женишься на столичной даме?
— Вообще-то я женат. И она совсем не столичная дама.
Что это с сердцем? Почему оно бухает словно набат где-то между селезенкой и печенью? В конце концов, кто говорил о том, что Алексею Забродину запрещено быть женатым? Где записано, что он обязан был сидеть и дожидаться Елизавету Титову? Да и вообще, с чего она решила, что у него нет и не было женщин? Бред какой!
— Да что с тобой опять? Ты не любишь женатых мужчин? У тебя такое выражение лица, что я уже начинаю подумывать о разводе.
— При чем здесь ты? — Вета перевела дыхание. — Я просто вспомнила свою любимую кошку.
— Кошку? Ха! И в связи с чем, позволь полюбопытствовать?
— Просто так. Это разве преследуется законом?
— Не знаю… не думаю. Но мне показалось, что мы обсуждаем мою личную жизнь. Я как-то потерял нить беседы…
— Это я виновата. Так ты женат, и детки у вас есть?
— Есть. Алешка. Это сын моего друга.
— То есть? Вы с женой усыновили его?
— Нет, Ленка его сама родила. От Кольки.
Веточка почувствовала, что голова кружится все сильнее и сильнее. Семейное положение Забродина с каждой его фразой усложнялось. Спустя несколько минут общими усилиями выяснили, что ничего противоестественного в ситуации с Алешкой-младшим нет. Журналист дал свое имя женщине, которая родила от его погибшего друга. Так она оказалась социально защищена, и многочисленная родня не доставала Ленку со своими вечными придирками и допросами по поводу женихов.
— В нашем городке не любят матерей-одиночек, — продолжал Леший, — а так мы разведемся, и Ленка со спокойной душой может выйти замуж снова. По-настоящему.
— А у вас, значит, не по-настоящему, — замирая, решила уточнить Вета.
Алексей подмигнул:
— Смотря, что ты под этим подразумеваешь.
— Да мне вообще по фигу, — фыркнула она.
— Поэтому ты меня уже час вопросами мучаешь?
Она обиженно насупилась и запыхтела, намереваясь промолчать всю оставшуюся жизнь. Но не выдержала и снова спросила:
— А ты сам-то по-настоящему жениться не хочешь?
— Пока нет, — хохотнул он, — пока и так хорошо.
— Ты бабник? — строго спросила она.
— Что-то ты очень печешься о моей нравственности. Сама, что ли, рассматриваешь мою кандидатуру? Если что, имей в виду: муж обязан быть опытным и подкованным во всех смыслах. Так что моя распущенность — это только плюс.
Она вспыхнула от возмущения и попыталась оправдаться, но он не дал ей такой возможности.
— Нет, я серьезно говорю. Подумай — и ты поймешь, что я прав. В мужчине обязательно должен присутствовать шарм искусителя. Вкус греха…
— Перестань дурачиться. Я за тебя замуж не собираюсь, не надрывайся.
— Так уж и не собираешься? — подначивал ее Леший.
Веточка помотала головой, боясь, что голос выдаст ее и еще раз соврать не удастся.
— Ладно, а что ты собираешься делать?
— В каком плане?
— В личном. Ты встречаешься с кем-нибудь?
— Конечно. У меня куча кавалеров. — Она небрежно откинула волосы со лба и кокетливо улыбнулась.
— И где же эта твоя куча? Дожидается дома?
— А, по-твоему, они должны мотаться за мной по всему свету?
— Конечно, — убежденно произнес он, — тебя и на минуту оставить одну нельзя. Тут же сбежишь с каким-нибудь журналистом.
— Я не собираюсь с тобой сбегать, — снова возмутилась она.
— Разве я твой единственный знакомый журналист?
— К сожалению, нет, — призналась она, — вашего брата хватает.
— Кстати, почему до сих пор нет ни одного твоего интервью о последнем выступлении?
Веточка вздохнула и невинно пожала плечиками:
— Я скрываюсь. Не хочу об этом говорить. Ты ведь видел тот мой номер?
— Ага. Восхитительно.
— Издеваешься? Я шмякнулась на ковер, будто подстреленная курица! И все из-за этой идиотки Киры!
— Твоей подруги?
— Да, моей идиотки подруги! Хотя нет, конечно, она не такая уж идиотка, просто нервная очень.
— Расскажи мне, как все произошло, — попросил Алексей. И в голосе его прозвучала такая сочувственная, такая искренняя заинтересованность, что Веточка не могла отказать. Она поведала ему все с самого начала: про Макса и Лерку, про города, в которых была и которые не запомнила, про новую квартиру и старого тренера, про выступления и непонятную историю с транквилизаторами, про родителей и бабушку, про Киру и свои травмы, про любимого артиста Миронова и про книжку о вкусной и здоровой пище у себя под подушкой.
Он много спрашивал и уточнял, делал едкие замечания и смеялся, когда она говорила о чем-то забавном. Он был замечательным слушателем. И Веточка никогда бы не замолчала, если бы… если бы события ее жизни внезапно не закончились. Вся ее жизнь уложилась часа в полтора.
— Ты любила этого своего танцора? — хмуро спросил Алексей.
Веточка пожала плечами:
— Наверное. Я была еще очень доверчивой, впечатлительной. Мне достаточно было сказать доброе слово, чтобы я побежала за человеком на край света.
— А сколько, ты говоришь, ему было лет?
— Он был старше меня. Какая разница? Лет на двадцать, кажется.
— Старый пердун! — пробурчал Забродин.
— Что ты там бубнишь?
— Ничего. Хвалю здешнюю кухню всего-навсего. Кстати, здесь варят отличный кофе. Хочешь, попробуем?
Она кивнула, он сделал заказ, и в ожидании кофе они все-таки пошли танцевать.
Веточка оказалась ему по плечо, хотя до сей поры считала себя выше нормы. Все было хорошо, но то, что они вытворяли на площадке, вряд ли можно было назвать танцем. Они топтались на месте, неуклюже и скромно, словно им было мало пространства для маневра. Они словно обнюхивали друг друга, словно приноравливались друг к другу. Его руки едва касались ее талии, ее пальцы едва задевали его плечи, но проникновение взглядов было настолько глубоким, что Веточка чувствовала себя нагишом. И ей это нравилось.
Я распутница, думала она, и развратница. А еще — бесстыжая девка, впрочем, это одно и то же. Интересно, что бы сказала бабушка?
— Бабушка! — вскрикнула Вета неожиданно и громко, заставив Забродина подскочить на месте.
— Так звали твою любимую кошку? — вежливо уточнил он, отодвинувшись от девушки.
— Дурак. Моя бабушка, наверное, сейчас сходит с