— Ты спишь? — едва шевельнула губами Веточка.
— Нет, есть хочу.
Он почувствовал ее улыбку и ласковыми руками прижал еще крепче к себе гибкое, маленькое тело.
— Не вставай, я сейчас.
Она смотрела, как он двигается в полумраке — такой большой, такой сильный, — и поражалась, сколько нежности, сколько заботливого тепла было в каждом порыве крутых бедер, крепких ладоней, обветренных, сухих губ.
Он вернулся, и вместе с ним на кровати появился маленький поднос, уставленный фруктами и бутербродами.
— Может, свет включить?
— Не надо, я так дотянусь.
Но Веточке не пришлось дотягиваться. Алеша кормил ее с рук, аккуратно очищая бананы и киви, отламывая кусочки хлеба с сыром и дразня виноградными гроздьями. И если раньше подобная процедура вызвала бы у Веты презрительную ухмылку и возмущенные возгласы типа «Что за сюсюканье?!», то сейчас она с удовольствием подчинялась Алексею. Даже игрой это было бы назвать трудно — такими естественными казались эти минуты, эти мимолетные касания пальцев и губ, неторопливые движения, прикасающиеся друг к другу тела и ласкающие взгляды.
— Ой, это твой или мой? — спросила Вета с набитым ртом, когда внезапно раздался писк мобильного.
— Сейчас проверим. — Алексей пошарил рукой по полу, пытаясь отыскать в груде одежды телефон.
— Свой я нашел, — усмехаясь, сообщил он, — но пищит не он А может быть, ну их на фиг? Давай твой даже искать не будем!
Алеша потянулся поцеловать Веточку, но опрокинул поднос, одновременно задевая ногой одежду, в которой только что копался, и наткнулся пяткой на телефон.
Вета хохотала, утопая в фруктовом море. Телефон все не умолкал.
— Ну что за люди! Шесть часов утра, — корча страшные рожи, возмущался Алеша.
— Давай его сюда, — сдалась Веточка, и Алексей с кислым выражением лица передал ей мобильный.
— А, мам, привет, ты что так рано? Не сможете приехать? Ну ладно, ничего страшного.
У мамы был довольно странный голос, быть может, просто сонный. Веточка не придала этому никакого значения. Веточка была ужасно занята, пытаясь не потерять нить беседы в связи с тем, что губы Алексея будто рассеянно и легко блуждали по ее телу. Эти касания становились все настойчивее, все тяжелее, и Вета, извиваясь, судорожно соображала, продолжать ли разговор или, наплевав на приличия, отключить телефон. А заодно вырубить электричество, заколотить окна и забаррикадироваться. Однако внешний мир упорно не желал оставить их в покое, голосом матери возвещая о чем-то страшном.
— Погоди, мам, я ничего не понимаю, — жалко пробормотала Веточка и, срываясь на крик, позвала: — Алеша!
Он был рядом, слава богу, он был рядом!
— Что случилось? Что? — Алексей вырвал из ее оцепеневших пальцев трубку. — Ираида Петровна, в чем дело? Да, это Алексей. Неважно, неважно это сейчас, скажите, что произошло? Инфаркт? Откуда вы звоните? Мы едем.
Вета словно неваляшка раскачивалась в постели. Ни слова не говоря, Алексей натянул джинсы, рубашку, быстро одел девушку и на руках вынес ее во двор. Свежий воздух немного привел ее в чувство, и слезы, до сих пор безмолвно блестевшие в ее глазах, освободились, хлынули наружу. Алеша протянул ей платок.
— Все поправимо, малыш. Люди переносят по нескольку инфарктов и преспокойно живут дальше. Иди в машину, я открою ворота.
Голос его звучал жестко, и Вета, не посмев ослушаться, двинулась по направлению к гаражу.
На полпути она остановилась, обернулась к нему с такой надеждой во взгляде, что Алексей содрогнулся.
— Я только что помирилась с ними. Он не может со мной так поступить, не может!
— Успокойся! — Ласковые, сильные ладони взяли ее лицо в плен. — Перестань думать только о себе! Помирилась она! Разве это сейчас важно? У твоего отца инфаркт, и это, поверь мне, страшно, но не смертельно. Он сильный мужик…
— А вдруг… — всхлипнула она, — вдруг мама мне просто не сказала и он уже… может быть…
— Хватит! Чего ты себе напридумывала? Иди в машину. — Он легонько подтолкнул ее и уже на ходу бросил: — Застегнись, еще простудишься.
Она застегнулась. После его слов стало спокойнее, но Веточка вдруг на самом деле почувствовала себя эгоисткой, она ведь думала только о том, насколько несправедливо обошлась с ней жизнь, отнимая отца. А еще подозревала, что мать не сказала ей всей правды. Вета попробовала взять себя в руки и рассуждать здраво: в конце концов, Алексей прав — у папы просто прихватило сердце, и это не смертельно, это не трагедия, не беда, а только несчастье, с которым они все вместе справятся.
— Алеша, мы ведь справимся? — тихо спросила она, когда он вывел машину на шоссе.
— Да. — Она мельком заметила, какое у него сосредоточенное лицо. — Я позвонил Петру, он предупредит твоих, чтоб не волновались. А мы сейчас первым делом заедем ко мне, так что не пугайся.
— Куда это к тебе? — не поняла Вета.
— В мой родной город. Точнее, городок. Я ведь жил совсем близко от тебя, в Кузнецке, странно, что мы не встретились раньше.
— Странно, — согласилась она, чувствуя легкое головокружение от таких новостей, — а зачем мы сейчас к тебе поедем?
Машину слегка занесло на повороте, и Алексей ответил не сразу.
— Извини, дорога очень плохая, размыло все вокруг. А заедем мы за Илюхой, очень классным специалистом в области кардиологии. Нам ведь пригодится специалист, а?
Вета кивнула, но, сообразив, что Алексей не видит ее, внимательно следя за дорогой, поспешно ответила:
— Конечно, пригодится. Ты здорово это придумал.
Алексей, не глядя, протянул руку и ласково взъерошил ее чубчик. И следующие минут пятнадцать он развлекал Веточку рассказами о своей бурной молодости, когда дружба с Ильей и Николаем только-только зарождалась, когда они вместе сбегали с уроков и репетировали в старом сарае, играя на гитарах известные шлягеры, когда устроили на выпускном балу свой первый концерт, когда гуляли на свадьбе Илюши, отмечали первую публикацию Алексея, провожали в армию Кольку. Веточка смеялась и не подозревала, каково ему сейчас. Машину кидало из стороны в сторону на расхлябанном, мокром шоссе, Алексей плохо знал эту трассу, плохо видел, к тому же его мучили сомнения по поводу того, удастся ли застать друга дома. Блестящий врач Илья Оскуденко редко сидел сложа руки. Стараясь ничем не показать своей озабоченности, Алеша изо всех сил поддерживал в Веточке уверенность, что все будет хорошо, не давая ей ни на