Ничего этого не знала Кира, жалея только, что связь с подругой почти прервалась.
— Как твой француз? Все допекает? — почти игриво продолжила разговор тренер.
— Версанна, я же вижу, вы не об этом хотели поговорить, — поняла Кира и вздохнула: — Давайте начистоту.
— Ну что же, давай. Ты умная девочка и должна понять, что если бы я могла, — Вера Александровна сокрушенно покачала головой, — то никогда бы не предложила тебе того, что сейчас предложу. Меня вынуждают обстоятельства и кое-кто сверху.
— Хотите сказать, что мое время вышло? — стараясь говорить спокойно, спросила Кира.
— Что ты! — совсем по-стариковски всплеснула руками мама Вера, — наоборот, тебе предлагают перейти на тренерскую работу, в нашу сборную…
— Но я еще молодая! — Кира зло сжала кулаки. Хотя двадцать лет — для спорта уже не молодость. Тем более в ее случае, когда после травмы все приходилось начинать заново.
— Я понимаю, ты хочешь сама выступать и бороться. Но тренерская работа — это тоже спорт, это тоже борьба. Ведь не думаешь же ты, что, занимаясь с вами, я сама по себе ничего не значу? — задала провокационный вопрос Вера Александровна.
Кира только пожала плечами, не было сил возразить или объяснить что-либо. Она начала говорить лишь спустя некоторое время.
— Я не могу стать тренером, я еще не готова и вряд ли когда-нибудь буду готова к этому. Вы прекрасно понимаете, что не у каждого из нас такие способности — передавать свой опыт другим.
— Может, тебе согласиться на предложение француза? Это могло бы стать вторым рождением для тебя.
Кира покачала головой:
— Во-первых, мсье Лаверзье уже укатил на родину, отчаявшись уговорить меня. И потом, я все равно не смогу работать с ним.
— Попробуй, — убеждала Вера Александровна, уже понимая, что это безнадежно. Слишком горда и упорна была Машкова. Именно поэтому она так многого добилась, именно поэтому так горько было терять ее. Но спорт, большой спорт, был возможен только в условиях жесткой конкуренции. А Кирино время кончилось — пришли другие, молодые, смелые, сильные. Вряд ли Кира сможет хотя бы догнать их, не говоря уже о Том, чтобы перегнать. Даже на прежний уровень ей удастся подняться нескоро.
— Ладно. Пойду я, мам Вера, — впервые так назвала тренера Кира.
— Что ты решила, девочка? — остановила ее растроганная Вера Александровна.
— Там видно будет. В конце концов, пойду работать по специальности. Я ведь учусь в институте.
— Знаю. Ты молодец.
— Да уж, молодец, — хмуро повторила Кира и вышла из зала.
Учитель физики, молодой, прыщеватый парень, пристально смотрел в лицо Веточки. А она расплывалась в улыбке, потому как мечтала о чем-то важном и сокровенном, имеющем такое же отношение к электромагнитным волнам, как Пушкин к появлению радиоприемника.
— Титова, ты собираешься сдавать зачет или как?
— А? Наверное, — непонимающе уставилась на преподавателя Вета.
Прыщи на худом лице из красных сделались жутко-фиолетовыми. Одноклассники, воспользовавшись заминкой, зашуршали шпаргалками.
— Ну? Титова, я слушаю.
— Пожалуйста, пожалуйста, — снова невпопад ответила Веточка, все еще смакуя в памяти подробности последнего выступления.
— Да что же это такое, в самом деле! — яростно позеленели прыщи. — По-твоему, если ты звезда большого спорта, можно оскорблять учителя? Можно забыть, что в мире, кроме бревен и мячей, существуют зачеты и экзамены, да? А ведь я не поставлю тебе зачет, Титова! И живи как знаешь без аттестата! Действительно, зачем тебе образование, прыгай себе и прыгай!
— Прыгай?! — подскочила на стуле очнувшаяся девушка. — Да вы… как вы смеете!
Класс отвлекся от билетов и «шпор», радуясь возможности развлечься. Титова часто попадала в немилость учителей, прошло то время, когда к ней на выступления приходили школьные товарищи, а тем более преподаватели. Успеваемость Веточки всегда оставляла желать лучшего, но даже не это выводило из себя педсостав. Многим казалось, что девушка загордилась, что слава вскружила ей голову и теперь она смотрит свысока на благородные попытки учителей хоть что-то вбить в ее загордившуюся головку.
В самый неподходящий момент зазвонил Веточкин мобильник, который она конечно же забыла отключить.
Обалдевший от такой наглости, физик просто лишился дара речи.
— Нет, еще не закончился. Хорошо, спасибо, — скороговоркой прошептала в трубку нерадивая ученица и уставилась на потрясенного учителя. Конечно, это в столице или где-нибудь в Европе вполне лояльно относятся к тому, что из сумок учеников время от времени раздается характерное треньканье. Хотя и там считается дурным тоном пользоваться сотовыми при большом скоплении людей. Господи, ну почему именно сегодня она забыла его отключить! Теперь только и разговоров будет о том, какая Титова мобильная, продвинутая и, главное, наглая. Пришла в школу покрасоваться! А разве она виновата, что Максим, не желая ни на минуту терять ее из вида, подарил ей эту игрушку?! Разве виновата, что голос любимого ей дороже всего на свете?! Дороже зачетов, аттестата, школьных друзей, родительского благословения: между прочим, Веточка так и не дождалась его. Мать еще более-менее терпимо относилась к Максу, а вот отец — обычно мягкий и податливый — отказался поддерживать с хореографом даже видимость отношений. Перед турниром в Гаване Вета попыталась еще раз поговорить с отцом, но Александр Ильич стоял на своем, упрямо не желая видеть Макса в своем доме. Девушке ничего не оставалось, как вернуться с соревнований прямо в квартиру возлюбленного. Откровенно говоря, это даже порадовало ее: теперь не нужно было расставаться перед сном, теряя прекрасные июньские ночи. Жаркая темнота была для них одеялом, звезды в квадрате окон, которые всегда оставались бесстыдно распахнутыми, заменяли свечи. Обычно утро врывалось в квартиру гомоном воробьев и шумом автомобилей, но бывало, что Веточка поднималась раньше — еще солнечные кисточки едва касались полотна облаков, — и тогда день начинался с песни ее обожаемого Миронова. Она включала магнитофон на полную громкость, так что Максим подскакивал в постели, притворно ворчал и вскоре сам, приплясывая, подпевал: «Вжик, вжик, вжик, кто на новенького?» Он тащил Вету в ванную и отправлялся готовить завтрак, потому как с самого начала они выяснили, что ее стряпню можно использовать только в качестве украшения для мусорного ведра. Вообще-то Вета была хозяйственной, дома она частенько по собственной инициативе начищала паркет или выбивала ковры, но вот на кухне появлялась исключительно для вкушения пищи. Наверное, потому что всякие кулинарные изыски ей самой были противопоказаны, готовить она так и не научилась. Зато Макс делал это с