Казалось, он весь уменьшился, съежился, так что душа поместилась бы в ладошку. И этот еще совсем юный мальчик-подросток вдруг начал плакать. Он затрясся, сжав кулаки, а затем начал тяжело дышать носом, раздувая ноздри. Казалось, ему нет никакого дела до того, как он плачет и что подумают о нем окружающие. Крупные слезы текли по лицу, а сам он неотрывно следил за умирающей на его глазах кошкой. Той, что была единственным дорогим ему существом, единственным настоящим членом семьи. В эту минуту мальчик осознал, что полностью оправдал свое прозвище: никчемный, ни на что не способный Сон Хынмин.
Хэён погладила по спине задыхающегося от слез Хынмина. Когда рыдания немного утихли, Хэён произнесла:
— Кушать хочется. Ты не голоден?
Хэён заплатила за госпитализацию Триши. Теперь у Хынмина не осталось даже обеденной карты — полноценный нищий, иначе не скажешь.
— Я вам обязательно верну… за Тришу.
— Конечно, вернуть придется. Но можешь не торопиться. Когда отдавать — решает тот, кто дал взаймы.
Хэён потянула Хынмина за рукав:
— Давай сначала что-нибудь съедим. Интересно, «Изумительный ланч» еще открыт? Уже нет, наверное?
Шел десятый час. Конечно, обычно в это время магазин уже не работал. Вывеска и свет в торговом зале уже погасли. Но именно сегодня свет на кухне почему-то горел, освещая часть зала. Значит, хозяйка еще не ушла! Хэён с облегчением выдохнула и постучала по стеклу. Дверь, конечно, могла быть еще открыта, но даже вывеску уже отключили, а значит, заявляться без приглашения было уже невежливо. Хэён постучала снова, и за стеклом показалась Кымнам. Ее пышные серебристые волосы были элегантно заколоты шпильками.
— Хынмин, как насчет жареного риса с кимчхи и кусочками твоей любимой ветчины? Сделаю помягче. Ты же у нас не дружишь с острым, — первое, что сказала им Кымнам, заметив подавленный вид мальчика, чье заплаканное лицо напоминало вареную фасоль.
Кымнам зажгла газ и налила масла на сковородку. Как только оно зашипело, она бросила туда мелко нарезанную ферментированную капусту, присыпала одной ложкой сахара и медленно помешала длинной деревянной лопаткой. Затем высыпала целую гору нарезанной на кусочки мягкой ветчины и, когда та почти поджарилась, добавила уже сваренный рис. Снова помешав, она оставила рис поджариваться и лишь слегка присыпала его черным перцем, помня об особенности Хынмина. После чего, отодвинув жареный рис на одну сторону сковороды, она подлила масла на вторую ее половину и разбила туда яйцо. Когда перед Кымнам появился белый круг с желтой серединкой, она вспомнила свой яичный маникюр.
«Как там Тыль, легла ли уже спать?»
Чони с дочкой приезжали в гости каких-то две недели назад, но она уже соскучилась по ним. Кымнам улыбнулась, приподняла готовое яйцо всмятку и положила сверху на рис. Блюдо готово!
— Поднимайте ложки! — прозвучал приказ Кымнам, и Хэён с Хынмином, присевшие за круглый маленький столик в зале, дружно подхватили приборы.
Не успела Кымнам поставить сковороду с жареным рисом на стол, как оба тут же накинулись на еду. Каким же вкусным им показалось это простое блюдо. Все-таки, что бы это ни было: кимчхи ччигэ [89], кимчхи ччим [90] или кимчхи поккым паб [91], — самобытный вкус ферментированной капусты создавал тот самый уникальный вкус блюда.
Хынмин разрезал ложкой желток и, перемешав его с рисом, с аппетитом поглощал ужин. В уголке его рта скопилось острое масло, и Кымнам, взяв салфетку со стола, промокнула Хынмину рот. Затем подвинула к нему прохладный сикхе и произнесла:
— Нужно быть достаточно смелым, чтобы попросить о помощи, когда она тебе очень нужна. Нынешние подростки устраиваются на подработку только ради айфона, а этот на морозе раздавал листовки, только чтобы спасти любимую кошку. Ну какой молодец, думала я. Старается своими силами защитить дорогое его сердцу. Поэтому я просто наблюдала. Все ждала, когда же он обратится ко мне за помощью. Когда догадается одолжить сумму на лечение. Только вот, Хынмин, дорогой мой, теперь ты понял? Просить о помощи не стыдно. Наоборот, это очень смелый поступок. Иногда вовремя не протянешь руку и потеряешь гораздо больше. Порой — теряешь безвозвратно.
— Я… — попытался ответить Хынмин, дожевывая рис. — Я и так ем по льготной карте. Думал, если еще и денег попрошу, все меня будут сторониться…
Кымнам подняла ложку и крепко стукнула ею Хынмина по лбу.
— Ай! — вскрикнул он.
— Бедность, что, преступление? Тебе всего пятнадцать лет, в чем ты провинился?! Жизнь может казаться тебе жестокой и беспощадной, но знай: в мире очень много отзывчивых взрослых. Понял, тинейджер ты наш? Они были у тебя прямо под носом, балда.
— Полностью согласна! — поддакнула Хэён, сидящая напротив.
— Эх, глупенький Сон Хынмин. В такие моменты и правда жаль твое имя! Зря пропадает, меняй давай. Назовись лучше Собачьей Какашкой.
— Ну, бабушка! — взмолился Хынмин.
— Ладно, не меняй. Это же твой грэндфазер [92] назвал тебя так?
Кымнам и Хэён переглянулись и расхохотались. Только тогда и Хынмин наконец улыбнулся.
Чтобы следующей весной поехать к Мунчжон в Нью-Йорк, Кымнам усердно учила английский. Сегодня ей предстоял тест по лексике. Она заранее мелко нарезала капусту, сделав заготовку для завтрашнего салата, и присела поучить слова. Время пролетело незаметно, она засиделась — и вот уже кормила поздним ужином неожиданных гостей. Но ей это было даже в радость.
Когда дедушка Хынмина еще был жив, он захаживал в магазин «Изумительный ланч» за пустыми коробками. Обычно сборщики макулатуры, когда забирали коробки из-под шпината или пекинской капусты, без стеснения вытряхивали остатки земли прямо перед магазином. Но дедушка Хынмина аккуратно вытирал грязь заранее подготовленной салфеткой, которую потом обязательно забирал с собой. Они были с Кымнам почти одного возраста, но жизнь его, казалось, сложилась очень нелегко. Несмотря на это, он был великодушным человеком, и Кымнам с продавщицей ттока частенько говорили о нем. Его единственный сын шатался неизвестно где, а невестка сбежала. Другими словами, оба бросили свою семью. Дедушка взял на себя заботу о Хынмине, когда тому исполнилось десять, и ни разу Кымнам не видела, чтобы он был строг по отношению к внуку. Когда зимой выпадал снег и улицы покрывали сугробы, он все равно старательно тащил свою двухколесную тележку, оставляя борозды в снегу. Переживший те же, что и она, трудные для страны годы, он пробуждал в Кымнам грусть и сострадание. А еще казалось, что он по-товарищески поддерживает ее. Когда ночью выпадало много снега, он затемно приходил к ее магазину и расчищал дорожку перед ним. Такой широкой была его душа. Возможно, поэтому Кымнам