— Почему? — удивился Бартоломео, который просто обожал праздники. — Я вот очень люблю мастерить ёлочные украшения и развешивать их вместе с дедушкой!
— Тебе повезло, лисёнок. Я устроен иначе.
— Послушай, — вмешался Арчибальд, сообразив, что крысёнок чем-то обижен. — Что бы там ни случилось у тебя дома, я уверен, что всё наладится. В день зимнего солнцестояния принято всех прощать. Это время, когда всё вокруг обновляется, когда мы должны освободить нашу шкурку от всех тягот уходящего года. А ты не хочешь пойти с нами на литературный вечер?
— Знаете, по-моему, вы, лисы, ужасно непонятливые, хотя у вас такие большие торчащие уши! — рассердился крысёнок. — Оставьте меня в покое! Говорю же вам, что я никуда не хочу идти, клянусь камамбером!
Сказав это, он вскочил и, ухватившись за протянутую лапу Арчибальда, ловко вскарабкался ему на плечо и укусил за ухо, а потом перепрыгнул на ветку и затерялся в темноте.
— Ой! Шишки-кочерыжки!
— Лис Арчибальд? — послышался вдруг голос из приоткрытой двери библиотеки.
— Да, это я, вернее, то, что от меня осталось. Чем могу помочь? — пошутил хозяин книжного магазина.
— Я Викторина, секретарь Крысы Виргилии, — представилась элегантная корова, внимательно разглядывая гостей. — Если вы уже насладились свежим воздухом, позвольте пригласить вас войти, пока ещё есть время до конференции. Ваш коллега Финеас вместе со своей подругой немного опередил вас и вот уже минут двадцать требует, чтобы мы начинали без вас. Пока что он проверяет, правильно ли записаны названия его предыдущих книг в каталоге, и сейчас пошёл на четвёртый этаж, так что… Не будете ли вы так любезны поторопиться, прошу вас?
— Мы немедленно войдём. Прошу прощения, Викторина!
Ни Арчибальд, ни Бартоломео не ожидали увидеть настолько роскошное помещение за резными дверями «Библиотеки Елового леса». Двум лисам, привыкшим к скромным полкам «Книжного магазина Зелёного Бора», даже в голову не могло прийти, что в одном зале может находиться столько книг. «Их тут тысячи, может быть, даже миллионы!» — подумал Бартоломео, проходя по галерее, украшенной изящными горшками с пуансеттией. Зал со стеклянным потолком, где должна была состояться конференция, позволял увидеть все четыре уровня здания и даже звёздное небо. Около пятидесяти слушателей уже заняли свои места. Тревога, от которой внутренности Арчибальда, казалось, завязались узлом, никак не желала угомониться и теперь карабкалась всё выше, чтобы добраться до исстрадавшегося сердца.
— Я… Я не смогу… — пролепетал лис, чувствуя, что вот-вот упадёт. — Я пропал…
— А, вот и вы, дорогой друг! — воскликнул Финеас, увидев, что лис идёт к сцене, где сидели они с Тристаной. — Мои слушатели уже заждались, Арчибальд. Представьте себе, я уже начал рассказывать им об одном своём знакомом, владельце книжного магазина, которому по забавному, ну очень забавному совпадению, прошлым летом, вроде бы, довелось пережить те же самые испытания, что и мне, когда пришлось помогать одному старому другу. Правда, как странно? Впрочем, довольно говорить обо мне! Ну же, Арчибальд, что вы расскажете нам сегодня вечером?
У Финеаса, как и у всех черепах, во рту не было ни одного зуба. Несмотря на это, его адресованная Арчибальду улыбка показалась зловещей и хищной.
Пустота
Когда Лис Арчибальд впервые в жизни вышел на сцену, всё пошло совсем не так, как ему представлялось. В ту пору он был совсем маленьким лисёнком, и у него не всегда получалось правильно выговаривать слова: иногда вместо «б» он произносил «д», а вместо «к» — «п» и наоборот, так что мало кто мог понять, что он имеет в виду, когда говорит, что «людит хлед с полбасой» или что его любимый фрукт — «акельсин». Потом его мама Ариэлла случайно наткнулась на книгу доктора Голубки Пенелопы «Почему слова путаются и мешают друг другу: синдром Звукопутаницы» и поняла, чем болен её ребёнок. Арчибальда привели на приём к Пенелопе, и та сказала, что всё будет хорошо: с малышом надо много заниматься, делать специальные упражнения, и тогда он, без сомнения, сможет навести порядок в перепутавшихся звуках и словах!
— Ну, так что же, Арчибальд? Мы ждём, дорогой! Ещё немного, и наше терпение иссякнет! — презрительно бросил Финеас, обращаясь к лису, который никак не мог собраться с мыслями. — Если вы и вправду пережили все эти приключения, вам наверняка есть, что рассказать нам? Если только…
Опустошённость — вот что ощутил Арчибальд, уставившись на предложенную ему страницу книги и понимая, что он не в состоянии прочесть ни слова. Слушатели уже начали перешёптываться, они говорили, что он не готов к выступлению и выглядит очень глупо. А может быть, это нашёптывал его внутренний голос?
— В конце концов мы решим, что это вы страдаете болезнью Забвения, Арчибальд! — пошутил Финеас, поймав разгневанный взгляд Тристаны. — Ну, смеяться тут не над чем, да уж…
Наверное, когда на первом представлении романа лис умолял Фердинанда вспомнить их летнее путешествие, крот тоже испытал это чувство полной опустошённости. Арчибальд вновь услышал собственные слова: «Но, Фердинанд, сделайте же усилие! Вспомните! Скажите… Скажите хоть что-нибудь!» При воспоминании об этом вечере лису стало стыдно, и слёзы солёными ручейками потекли по его морде. Каким скверным другом он оказался! Да, каким скверным, ужасным другом был он для Фердинанда в тот момент.
— Простите меня, — прошептал Арчибальд, не обращая внимания на смущённые взгляды публики.
— Вы просите прощения за свою ложь, я правильно понимаю? — вскинулся Финеас, не скрывая улыбки при виде плачущего лиса. — Да, вам следует стыдиться, Арчибальд. Стыдиться того, что вы присвоили книгу, в которой я раскрыл свою душу и которая повествует о НЕВЕРОЯТН-НОМ, НЕПОСТИЖИМОМ путешествии нашего друга Фердинанда.
— Я вам не друг, — прозвучал вдруг тоненький дрожащий голосок из глубины зала.
Да, Фердинанду пришлось встать очень рано и напрячь все свои силы, но, увидев рассерженных слушателей и поняв, в какое неловкое положение попал Арчибальд отчасти по его вине, старый крот решил прийти ему на помощь и восстановить справедливость. В своей знаменитой работе «Памяти тех, кто лишился памяти: болезнь Забвения» Филин Марселей называл подобные моменты «вспышками» или «озарениями». В эти моменты звери, ставшие пленниками собственной памяти, внезапно вырываются на свободу из темницы своего рассудка. Иногда такое состояние длится буквально несколько секунд, но случается, что драгоценные мгновения растягиваются на целый день.
— Фердинанд, друг мой,