Только одно его тормозит. Мой вскрик от боли.
Мужчина замирает, всматриваясь в моё лицо. Свет в спальне тусклый, одна-единственная слабая лампа в углу.
– Ты… ты что… – тон прерывистый, растерянный.
Всхлипнув, прикусываю губу, и на меня тут же набрасываются с очередным поцелуем, успокаивают, убеждают в чём-то, но я ничего не слышу и не понимаю. А Глеб словно просит прощения за что-то, интонации вроде бы виноватые, но голос дрожит от еле сдерживаемой страсти, движения убыстряются, становятся резче, сильнее, и мужчина в конце концов, вздрогнув всем телом, прижимается ко мне с долгим низким хриплым стоном.
Я не успеваю толком ничего почувствовать, когда понимаю, что он и не думает останавливаться. Только теперь всё его внимание направлено на меня.
Не знаю, сколько проходит времени. Ночь уже точно перевалила за половину, когда я отключаюсь в объятиях мужчины. Он всё-таки довёл меня до невменяемого состояния. Никогда не подозревала, что удовольствие может быть таким сильным…
Просыпаюсь я резко, по ощущениям – спустя совсем короткое время. За неплотно задёрнутыми шторами занимается рассвет. Покровский спит рядом, обхватив мою талию рукой. Приподнимаюсь, пытаясь понять, что меня разбудило, и чуть не вскрикиваю. К счастью, успеваю зажать себе рот.
Дверь спальни приоткрыта, и я замечаю в проёме фигуру человека. Управляющий… Мужчина делает мне знак, явно требуя, чтобы я немедленно вышла к нему. С трудом, замирая от страха, что могу разбудить своего соседа, выползаю из кровати, подбираю с пола своё разорванное платье, заворачиваюсь в него.
– Молодец, сделала всё как надо, – встречает меня в гостиной люкса Роман Анатольевич, протягивает мне сменную униформу. – Я отвернусь, переоденься прямо сейчас и уходи. На работе не появляйся ближайшие два дня. Я позвоню тебе, когда можно будет прийти. Насчёт лекарства для матери тоже узнаю.
К горлу подкатывает тошнота. Такое ощущение, что этими словами управляющий просто опустил меня до уровня… обычной шлюхи.
Почему же опустил, горько ухмыляюсь про себя. Ты сама себя опустила на этот уровень, Софья. И можно сколько угодно убеждать себя, что выбора у тебя не было…
Не оглядываясь на дверь спальни и не глядя на действительно вставшего ко мне спиной управляющего, скидываю разорванную униформу, надеваю целую. Испорченное платье забирает у меня Роман Анатольевич, а я быстро выхожу из номера. Когда сворачиваю в боковой коридор, краем глаза замечаю у люкса какое-то движение, словно кто-то входит внутрь. Женщина? Следующая?
Мне становится совсем плохо. Чего я ещё не знаю? Может быть, у Покровского такие пристрастия и такой темперамент, что ему нужно по несколько женщин за ночь?.. Со мной у него силы как будто не кончались вообще. А управляющий в курсе, вот и угождает боссу.
Еле добираюсь до дома, все мышцы болят – кажется, даже те, о существовании которых я ещё вчера не подозревала.
– Соня, детка, это ты? – раздаётся из спальни слабый мамин голос, и я с трудом удерживаюсь, чтобы не разреветься.
– Да, мамуль, это я, – отвечаю, стараясь, чтобы слова звучали спокойно.
– Ты поздно…
– Предложили дополнительно поработать, мам, не переживай. Зато теперь два выходных будет, – чувствую, что уже не могу, сейчас сорвусь. – Пойду в душ, очень устала.
– Конечно, милая, – мама замолкает, я знаю – это потому, что ей тяжело говорить, сильные боли. И не спит она именно из-за них.
Заползаю в ванную и, распустив воду посильнее, разражаюсь рыданиями. Как я могла… в кого я превратилась…
А спустя два дня, которые я не живу, а существую, с трудом притворяясь перед мамой, что всё в порядке, раздаётся звонок от управляющего.
– Ну что ж, Софья, – начинает Роман Анатольевич, – Покровский уехал, завтра можешь выходить на работу.
Я сжимаю в руках мобильный, борясь со слезами – в очередной не знаю какой по счёту раз за эти дни.
– Уехал? – спрашиваю тихо.
Почему я этим интересуюсь? Это вообще последнее, что должно меня волновать. Но мне не удаётся прогнать мысли о мужчине, которому я отдала свою невинность, о том, как он себя со мной вёл, о том, что он говорил… Ведь он понял, что был первым у меня. Неужели ему было наплевать? Неужели он не задал обо мне ни единого вопроса?
– Конечно, уехал, – хмыкает управляющий. – А ты что, рассчитывала, что он тебя искать будет?!
– Наоборот, я этого боялась, – вру первое, что пришло на язык.
– Нашла чего бояться, дурочка, – снисходительно тянет мужчина. – Такие, как Покровский, женщинами только пользуются. Ну ладно, ты девочка молодая, пока ещё не разобралась… неважно. На работу выходи, график сохраняется. Так, значит, что ещё я тебе хотел сказать…
– Лекарство, – говорю тихо, – лекарство для мамы…
– Ах, да, – в трубке шуршат какие-то бумажки. – Насчёт лекарства для твоей матери я договорился, скину тебе сообщением контакты врача, у него уточнишь.
– Спасибо, – голос у меня становится ещё тише.
Я очень хочу поблагодарить его искренне, но… не выходит. Потому что расплатилась я за так называемую «помощь» самым ужасным, каким только можно было, способом. Но теперь всё это уже неважно. Если маме поможет…
Контакты врача мне действительно приходят, и я тут же договариваюсь с ним о приёме. Сообщаю маме радостную новость, она слабо улыбается.
– Ох, дочка… Всё равно время упущено. Обуза я тебе…
– Не смей так говорить, мам! – всё-таки не сдерживаю слёз, хотя разреветься мне сейчас ничего не стоит.
– Прости, прости, – мама обнимает меня за плечи. – Скажи хоть, это кто ж нам так помог?
– Один мой знакомый… – говорю неопределённо.
Управляющего моего мама знает и не любит. Ни за что не поверит, что он просто так помог.
– Сонечка! – ахает мама. – Неужели у тебя кто-то наконец появился?!
– Мам, ну что ты говоришь… – начинаю было, а потом соображаю, что это будет идеальное объяснение. – Не то чтобы появился… – тяну медленно. – Просто, ну, это всё так неопределённо…
– Ладно, ладно, не рассказывай пока, – мама искренне улыбается, и мне даже становится легче, я так давно не видела у неё радостной улыбки. – Потом расскажешь или, может, познакомить соберёшься!
– Конечно, – улыбаюсь